Ален Корбен
«Так необычно осознавать, что тело, чьи изменения наглядны в каждый этап нашей жизни и особенно с приближением смертного часа, делает нас похожими на любое другое существо в мире»[1]. Тем не менее подобное «отстранение» не отменяет ощущения абсолютной близости, а в этом и заключается классическое противопоставление собственного тела и тела–объекта.
Тело занимает место в пространстве и само является пространством, обладающим оболочками разного рода: кожей, испарениями с ее поверхности, звуками голоса. Тело — объект физический, материальный, его можно трогать, ощущать, созерцать. Внешний наблюдатель видит его и внимательно обводит исполненным желания взглядом. Со временем тело изнашивается и становится объектом науки, с ним работают ученые, подвергая его тщательному анализу: измеряют вес, плотность, объем, температуру, изучают его движения, иными словами, исследуют его. Но тело в руках анатома или физиолога радикальным образом отличается от тела, испытывающего наслаждение или боль.
С точки зрения чувственности, торжество которой относится к началу рассматриваемого в этой книге периода, тело есть пространство ощущений. Считается, что чувствовать свое тело — значит жить, приобретать опыт, познавать течение времени. Такое представление помещает тело «на сторону волнующей субъективности, на сторону плотского, чувственного»[2].
Каждый из нас находится в своем теле и не может его покинуть. Соприсутствие с самим собой становится основой для фундаментальных вопросов, поднятых великими идеологами, в первую очередь Меном де Бираном. Субъект, «я», существует только во плоти, между «я» и телом нельзя установить никакой дистанции. При этом тело всячески ускользает от субъекта посредством сна, усталости, сексуального обладания, экстаза, смерти. Тело — будущий труп. По этим причинам древняя философская традиция воспринимает его как тюрьму, в которой заключена душа, или как могилу; тело находится «по темную сторону, там, где царят сила, порочность, смута, упадок и упругая материя»[3]. Вариации на тему единства души и тела, впоследствии названные психикой и соматикой, упорно держатся в центре дискуссий.
Однако чаще всего историки забывают указать на напряженные отношения, установившиеся между телом — объектом исследования, работы, опытным и деятельным, и телом воображаемым, «состоящим из сил и слабостей, действий и эмоций, энергии и безволия»[4]. В этой книге произведена попытка восстановить эти отношения и описать равновесие между ними. Тело мучимое, тело наслаждающееся, тело воображаемое находят здесь свое место так же, как и тело «препарируемое», используемое как рабочий объект.
С конца XIX века упомянутое нами вскользь классическое представление о теле как о территории, где царит «я», разрушается. Постепенно значение приобретает осознание управляемости тела социумом. В этой новой перспективе культурализма тело воспринимается как конструкт, как равновесие, установленное между внутренним и внешним, между плотью и окружающим миром. Соблюдение правил, ежедневная работа над внешностью, сложные ритуалы взаимодействия между людьми, границы свобод в игре с общепринятым стилем, поведением, предписанными позами, взглядами, манерой держаться и передвигаться — так выглядит «производство» тела обществом. Какой носить макияж, во что себя раскрашивать, как одеваться, какие делать татуировки и даже как себя калечить — все это становится опознавательным знаком гендера, возрастной категории, социального статуса или желания его приобрести. Даже нарушение этих законов многое сообщает о силе социального и идеологического контекстов.
Слишком обобщенное различие между телом–субъектом и телом–объектом уточняется с помощью противопоставления тела «для себя» и тела «для других». Это противопоставление может послужить причиной желания избавиться от своего владения; может заставить поддаться искушению «привилегией быть субъектом, хозяином своего универсума». Наше собственное тело влияет на нас, мы чувствуем, как нас изучают, желают или отторгают. Напряженные отношения между телом реальным и телом отчуждаемым, не так уж давно отмеченные Жан–Полем Сартром, страх оказаться в подчинении другому телу, его власти, планам и желаниям лежат, в частности, в основе сексуальных отношений. В этой книге им уделено место наряду с анализом социального построения типов тела. Сексуальный акт, свойственное ему стремление к слиянию, как и любая ласка, имеют двусторонний, взаимный характер. Взаимопроникновение эрогенных зон и последующее построение типических образов обоих тел, без сомнения, составляют основу любой истории тела.
Расплывчатые границы между телом–субъектом и телом–объектом, между телом индивидуальным и телом коллективным, между понятиями о внутреннем и внешнем уточнились и усложнились в XX веке благодаря стремительному развитию психоанализа. Разговор об этом выходит за временные рамки, установленные для настоящего тома. Но следует держать в голове влияние упомянутой референции (пусть на первый взгляд незаметное) на современное исследование тела. Тело — это условность, совокупность ментальных представлений, бессознательный образ, который на протяжении всей истории интересующего нас предмета создается, распадается и потом воссоздается иначе посредством социальных дискурсов и символических систем. Либидинальная структура этого образа и все, что ей препятствует, превращают тело в клинический объект, в симптом. Чтобы избежать анахронизмов и сложного сочетания подходов, мы не включили рассмотрение этих принципов в проблематику тома. Но их отзвук можно обнаружить как во многих современных научных трудах, так и на страницах этой книги, особенно на тех, которые Анри Зернер посвятил телу воображаемому.
