От существования к существующему - [31]

Заключение

Иметь время и историю значит иметь будущее и прошлое. У нас нет настоящего. Оно ускользает из наших рук. Тем не менее, мы живем и можем иметь прошлое и будущее именно в настоящем. Этот парадокс настоящего — все и ничего — стар, как человеческая мысль. Современная философия попыталась разрешить его, задаваясь вопросом, действительно ли мы есть в настоящем, и оспаривая эту очевидность. Изначальным фактом якобы является существование, в которое одновременно включены прошлое, настоящее и будущее, а настоящее не обладает какими-либо привилегиями в размещении этой экзистенции. Чистое настоящее — как бы абстракция: конкретное настоящее, обремененное всем своим прошлым, уже устремлено в будущее, находится до и после самого себя. Словно предположить датированность человеческого существования, его расположенность в настоящем означает совершить самый тяжкий грех против разума — грех реификации, отбросить его к времени башенных часов — времени для солнца и поездов.

Вся современная философия, от Декарта до Хайдеггера, озабочена тем, как избежать реификации разума, вернуть ему исключительное место в бытии, не зависящее от категорий, пригодных для вещей. Но в этой озабоченности настоящее, с тем, что есть в нем статичного, оказалось охваченным динамикой времени; его стали определять игрой прошлого и будущего, от которых настоящее отныне было запрещено отрывать ради отдельного его рассмотрения. Но, тем не менее, человеческое существование несет в себе элемент стабильности, состоящий в том, чтобы быть субъектом своего становления. Можно сказать, что современная философия была вынуждена постепенно пожертвовать самой субъективностью, то есть субстанциальностью, ради духовности субъекта.

Теперь уже невозможно мыслить субстанцию как постоянство неизменного substratum в потоке становления из-за невозможности понимания связи этого substratum со становлением, связи, влияющей на его существование. Если только не помещать ее в качестве ноумена вне времени. Но тогда время перестало бы играть главную роль в экономике бытия.

Как же понимать субъективность, не помещая ее вне становления? Путем возвращения к тому факту, что мгновения времени существуют не исходя из бесконечного ряда, в котором возникают, но могут также исходить из самих себя. Такой способ мгновения быть исходя из себя самого, порывать с прошлым, из которого оно приходит, и есть факт его бытия в настоящем.

Настоящее мгновение образует субъект, предстающий одновременно властелином времени и заключенным во времени. Настоящее — начало бытия. Постоянно повторяющиеся в ходе нашего изложения формулировки типа «вследствие чего-либо...», «событие чего-либо...», «осуществление чего-либо...» стремятся передать превращение глагола в существительное, показать существа в момент гипостазирования, когда они еще — движение, но уже — субстанция. Они соответствуют общему методу, заключающемуся в подходе к состояниям как событиям. Подлинная субстанциальность субъекта состоит в его существи-тельности: в факте наличия не только анонимного бытия вообще, но и существ, наделенных именами. Мгновение прерывает анонимность бытия вообще. Оно — событие, посредством которого в игре бытия, играющейся без игроков, возникают игроки, в существовании — существующие, чьим атрибутом является бытие, — именно атрибутом, хотя, разумеется, и исключительным. Иначе говоря, настоящее — это сам факт наличия существующего. Настоящее вводит в существование примат, господство и даже мужественность существительного. Не те, что подводят к понятию свободы. Какие бы препятствия ни ставило существование перед существующим, каким бы бессильным существующее ни было, существующее — хозяин своего существования, так же как субъект — хозяин атрибута. В мгновении существующее господствует над существованием.

Но настоящее — не исходный пункт и не результат философского размышления. Это не результат. Настоящее выражает не встречу времени и абсолюта, а образование существующего, утверждение субъекта. Оно наделено последующей диалектикой, которой время позволяет осуществиться. Оно призывает его. Ведь вовлеченность в бытие, исходящая из настоящего, разрывающего и вновь связывающего нить бесконечности, — напряженная и как бы стянутая. Это событие. Мимолетность мгновения, позволяющая ему быть чистым настоящим, не получать свое бытие из прошлого, — не легкое парение игры или сна. Субъект не свободен, как ветер; у него уже есть судьба, связанная не с прошлым или будущим, а с настоящим. Вовлеченность в бытие — если субъект тут же избавляется от груза прошлого, единственно замечаемого в существовании — несет собственный груз, не облегчаемый рассеиванием; против него бессилен одинокий субъект, образуемый мгновением. Для его освобождения необходимы время и Другой.

Настоящее — не исходный пункт. Это напряжение, событие позиции; этот станс мгновения не соответствуют ни абстрактной позиции идеалистического Я, ни вовлеченности в мир хайдеггеровского Dasein, всегда выходящего за пределы hic[34]nunc[35]. Это результат приземления на почву неотчуждаемою здесь, являющегося основой. Это возможность осознания и субстанциальности, и духовности субъекта. Позиция в ее связи с местом, здесь, — событие, посредством которого анонимное и непреклонное существование вообще открывается, чтобы впустить частную сферу, внутреннее, бессознательное, сон и забвение, на которые опирается сознание как вечное бодрствование, напоминание и рефлексия. Событие мгновения, существительность, дает возможность существовать на пороге двери, за которой можно укрыться, — современная мысль предчувствовала ее за сознанием. Сознание не только неполно без фона «бессознательного», «сна» и тайны. Само событие сознания состоит в том, чтобы быть, оставляя себе выход, удаляться в те расселины бытия, где находятся эпикурейские боги, и, таким образом, избегать обреченности анонимного существования. Мерцающий свет, чье сияние состоит в затухании: он есть, и в то же время его нет.