От существования к существующему - [28]

в) Мысль о свободе и время

Но для того, чтобы эти груз и бремя стали возможными в качестве груза, нужно, чтобы настоящее было также концепцией свободы. Концепцией, а не самой свободой. Из опыта рабства нельзя извлечь доказательства его противоположности. Мысли о свободе было бы достаточно для ее понимания; мысли, самой по себе бессильной перед бытием, показывающей метафоричность выражения «мыслительный акт». Мысль или надежда на свободу объясняют отчаяние, характеризующее в настоящем вовлеченность в существование. Она состоит из самого мерцания субъективности. уклоняющейся от собственной вовлеченности, по не разрушающей ее. Это и есть мысль о свободе, являющаяся лишь мыслью: обращение ко сну бессознательному. — отлучка, а не бегство: иллюзорный развод между Я и я сам, который вновь закончится совместным существованием; свобода, не предполагающая ничто, в которое впадает, не являющаяся, как у Хайдеггера, событием уничтожения, но осуществляющаяся именно в «полноте» бытия благодаря онтологической ситуации субъекта. Но эта мысль — лишь надежда на свободу, а не свобода по отношению к ангажированности — стучится в закрытые двери другого измерения: она предчувствует тот способ существования, где ничто не окончательно, который возобладает над окончательной субъективностью Я. Мы только что указали на временной порядок.

Различие, установленное между освобождением и одной лишь мыслью об освобождении, не позволяет диалектически выводить время из настоящего. Надежда на порядок, где может исчезнуть сцепление настоящего с собой, еще не ускоряет такого исчезновения. Тот факт, что Я зачинает свободу, не содержит какого-либо диалектического экзорцизма. Зарождения надежды недостаточно для того, чтобы началось будущее.

г) Время искупления и время справедливости

Но в каком смысле надежда, неспособная начать отсчет времени, нацелена на него? Повернутая к будущему, является ли она ожиданием счастливых событий, которые могут произойти? Но само по себе ожидание счастливых событий — не надежда. Событие может показаться возможным в силу причин, позитивно воспринимаемых в настоящем: в этом случае с большей или меньшей уверенностью ждут события, несущего в себе надежду в меру собственной неопределенности. Надежду обостряет значимость мгновения ее осуществления. Непоправимое — его,естественная атмосфера. Надежда является надеждой, лишь когда она запрещена. А непоправимо в мгновении надежды само его настоящее. Будущее может принести утешение или компенсацию субъекту, страдающему в настоящем, но само страдание настоящего подобно крику, чье эхо всегда будет слышно в вечности пространств. По крайней мере, это так в концепции времени, скопированной с нашей жизни в мире; по нижеследующим причинам мы называем ее временем экономики.

Действительно, в мире дано само время. Усилие настоящего облегчает груз настоящего. Оно несет в себе эхо желания и объекты, дающиеся ему «за труды». Они не ослабляют скручивания самого мгновения, но компенсируют его. Труд лишается своих глубинных требований. Мир — это возможность заработной платы. Я наивно в откровенности своего намерения, исключающего какую-либо двусмысленность. Оно теряет заинтересованность в окончательной привязанности к себе. Время в мире заставляет высохнуть любые слезы, оно — забвение этого непрощенного мгновения и труда, не поддающегося компенсации. Утрачивают значение все импликации Я, все его беспокойство о себе, весь маскарад, в котором лицо не удается освободить от масок.

Попеременность усилий и досуга, когда мы пользуемся плодами усилий, составляет само время мира. Оно монотонно, так как его мгновения равноценны. Оно движется к воскресенью, чистому досугу, в котором дан мир. Воскресенье не освящает неделю, но компенсирует ее. Усилие как состояние, вовлеченность в существование, отодвигается, компенсируется и амортизируется вместо того, чтобы быть вознагражденным в самом настоящем: такова экономическая деятельность.

Экономический мир объемлет не только нашу так называемую материальную жизнь, но и все формы нашего существования, где требование благодати выставлено на торги, а Исайя уже продал свое право первородства. Мир — это светский мир, где Я принимает заработную плату. Сама религиозная жизнь, понимаемая г» категории заработной платы, — экономическая. Орудие служит стремлению к объекту как к заработной плате. Оно не имеет ничего общего с онтологией, подчиняется желанию. Оно упраздняет не только неудобное усилие, но и время ожидания. В современной цивилизации оно не только удлиняет руку, позволяя ей дотянуться до того, чего нельзя было достать, но позволяет дотянуться быстрее, то есть отменяет в действии время, которое этому действию требуется. Инструмент отменяет промежуточное время, стягивает длительность. Современные орудия — это машины, то есть системы, устройства, ансамбли, соответствия, как то: осветительные устройства, автоматическая телефонная связь, соответствие рельса дороге. Основная черта машины — множество органов. Она резюмирует мгновения. Она производит скорость, откликается на нетерпение желания.