От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Поднепровье в IX–XII вв. - [14]
Данные положения, которые в среде зарубежных исследователей в последние десятилетия активно отстаивает И. Янссон[166], были приняты и современными российскими исследователями. Конечно, справедливости ради стоит отметить, что мысль о военном подчинении скандинавами восточных славян в наиболее полном виде была высказана А.А. Шахматовым[167] и впоследствии поддержана В.А. Мошиным[168], после чего в советское время на данную тему было наложено безусловное табу. Лишь только в начале 1980-х гг. М.А. Алпатову удалось озвучить для тогдашней научной аудитории ключевую мысль о том, что деятельность скандинавских находников в Восточной Европе ничем не отличалась от их деятельности в Западной Европе и Средиземноморье[169].
Наиболее последовательными сторонниками «норманнского завоевания/колонизации» в постсоветской исторической науке стали Р.Г. Скрынников[170] и В.В. Пузанов[171]. По справедливому замечанию последнего, «…было бы наивно полагать, что норманны, ставшие в описываемое летописцем время "бичом Божьим" Европы, доходившие до Италии и Сицилии… на севере Европы, то есть у себя под боком, ограничились лишь мелкими набегами на туземные племена, торговой деятельностью и службой в качестве наемников у восточнославянской и финской туземной знати»[172].
Таким образом, военная активность скандинавов, нацеленная на поиски оптимального маршрута к портам и рынкам Константинополя из Восточной Европы, рано или поздно должна была дать о себе знать. Первым хронологическим маркером, говорящим о появлении скандинавов на Днепровском пути, стало нашествие росов на Константинополь 18 июня 860 г.[173] В литературе существуют различные оценки относительно происхождения организовавших набег «русов», а также места их обитания в Восточной Европе[174]. Насколько правомерно увязывать эту акцию с существованием так называемого «каганата росов» в Восточной Европе — отдельный и на сегодняшний день пока трудноразрешимый вопрос. Совокупность археологического и лингвистического материала позволяет, как мне думается, признать правоту исследователей, полагающих, что «…любые спекуляции на тему "русского каганата" первой половины IX в. в Киеве (Среднем Поднепровье) беспочвенны»[175]. Тем более что анализ византийских импортов с поселений вдоль днепровской магистрали не дает оснований говорить о том, что до середины X в. путь «из варяг в греки» функционировал в принципе[176]. Поэтому события 860 г. могут говорить только о том, что довольно значительные группы выходцев из Скандинавии уже проникли на юг Восточной Европы. При этом плацдармом для организации похода на Константинополь могли быть только территории, расположенные вблизи Днепра — основной водной магистрали, открывавшей дорогу в Черное море и дальше, до берегов Босфора.
С какого же времени можно говорить об освоении скандинавами/норманнами Среднего Поднепровья? Ответ на этот вопрос, как мне представляется, логично построить на анализе и сопоставлении имеющегося нарратива, с одной стороны, и археологических данных — с другой. Опорная дата, интересующая нас в раннем летописании, — 882 г. Под этим годом летописец изложил события, связанные с захватом Олегом Киева. Следует отметить, что эта тема имеет богатую историографическую традицию. С самых первых шагов советской исторической науки летописная дата захвата Киева была объявлена точкой отсчета в истории Древнерусского государства. Результатом появления скандинавов и словен на берегах Днепра, по мысли большинства советских историков, явилось объединение Северной и Южной Руси в единое целое.
Однако, несмотря на официальный характер этой точки зрения, практически с самого начала целый ряд исследователей был настроен скептически относительно самой идеи существования государства в конце IX в.[177] Возражениям, высказанным в 1930-х гг. С.В. Бахрушиным, В А Пархоменко, Н.Л. Рубинштейном, находят сегодня дополнительные аргументы в своих работах И.Я. Фроянов и В.В. Пузанов. И.Я. Фроянов характеризует «Олегову дань» как разовую контрибуцию, наложенную предводителем скандинавской дружины на покоренные славянские племена, и указывает, что трактовка этой дани как элемента государственности неправомерна[178]. Дань-контрибуцию, а не ренту-налог усматривает в Олеговых поборах и В.В. Пузанов[179].
Если же попытаться на основе сохранившихся в раннем летописании свидетельств реконструировать основные этапы продвижения скандинавов на юг Восточной Европы, то получается следующая картина. ПВЛ (здесь и далее при цитировании используется считающийся наиболее эталонным список Лавр.) описывает события середины — второй половины IX в. следующим образом: «…и тѣми всѣми обладаніе Рюрикъ и бяста оу него 2 мужа не племени его ни боярина и та испросиста ся ко Царюгороду с родомъ своимъ и поидоста по Днѣпру и йдуче мимо и оузрѣста на горѣ градок и оупращаста [и] прѣста чии се градокъ они же рѣша была суть 3 братья Кии Щекъ Хоривъ иже сдѣлаша градоко сь и изгибоша и мы сѣдимъ платяче дань родомъ и Козаромъ Аколъдо же и Диръ остаста въ градѣ семь и многи Варяги скуписта и начаста владѣт Польскою землею…»
