От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности - [57]

Приведу один пример. Когда мой сын Андреа учился в последних классах школы, он задал мне вопрос: «Папа, а ты действительно учишь нас нормальной жизни? Меня вот что волнует: ты объясняешь мне какие-то вещи, я тебе верю, ты меня убеждаешь, и мне даже нравится то, как я живу с тобой, мамой и братьями; но весь мир идет в другую сторону. Ты уверен, что прививаешь мне умение жить в этом мире, не останусь ли я потом, как рыба, выброшенная из воды, неспособная находиться в мире?» Помню, как долго мы с женой думали об этом – ведь вопрос действительно серьезный. Как мы можем привить нашим детям представление о том, что гипотеза, которую мы им предлагаем, на самом деле доступна?

Они должны увидеть, что не только папа и мама отчаянно пытаются противостоять всему миру, а существует целый мир, который так и устроен: у нас есть много друзей, которые живут тем же, чем и мы, есть много хороших людей, на которых стоит смотреть, есть учителя, за которыми стоит следовать. И все эти обстоятельства отражаются на том, как мы распределяем свое время, каких гостей приглашаем в дом, на что тратим деньги, куда едем в отпуск, – ведь мы хотим показать детям, что мир велик и, каким бы он ни был злым, в нем есть на что посмотреть. Есть то, о чем говорят папа и мама, плюс к этому есть наша школа «Ла Трачча» (если, конечно, ты доверяешь школе); если ты ведешь эту борьбу – день за днем, участок за участком, статья за статьей, то далеко не все равно, обладаешь ли ты в лице школы союзником или противником. И как в этом отношении драгоценна возможность иметь такую школу! Эта борьба – удел не только рыцарей, сражающихся с ветряными мельницами. Твой сын должен видеть, что предложение, с которым ты обращаешься к нему, многие воспринимают всерьез, и именно поэтому ты распахиваешь двери дома перед своими друзьями и начинаешь водить сына туда, где он может увидеть, сколько доброго, прекрасного и великого есть в нашем мире.

Например, как-то раз в День всех святых мы предложили детям: «Почему бы нам не навестить какого-нибудь святого? Ведь сегодня день святых». Тогда мы пошли в гости к одному мальчику, которого все они знали; он был болен и умирал действительно как святой (после о нем даже написали книгу[58]), и я был поражен, потому что мои дети познакомили меня с этим святым человеком.

Вот, таким образом у тебя могут возникнуть идеи, как творчески подойти к пространству дома, как распорядиться деньгами или временем. Многое нужно сделать, многое нужно увидеть, ведь если бездействуешь ты, то в дело воспитания вмешается среда – и твой сын чем-то да обязательно заполнит свои мозги: либо тем, что предлагаешь ему ты, либо чем-то другим. Ты, воспитатель, должен быть на посту, у тебя должно быть столько предложений, что не хватит и дня, чтобы реализовать все великие задумки, не хватит недели, не хватит целых каникул (а как часто, напротив, время каникул превращается в величайшую тоску, убивающую детей).

Так мы оказываемся перед еще одним интереснейшим вопросом: открытость миру и всему тому положительному, что в нем есть, свидетелям нашего времени, подход к выбору книг, чтению газет, включению или выключению телевизора – все это подразумевает некоторое решение взрослого человека. В конце встреч, подобных нашей сегодняшней, мне часто задают вопрос: если это так, кто воспитает нас, взрослых? Кто воспитывает тебя? Чему ты позволяешь себя удивлять, воспитывать, что значит для тебя, отец, мать, учитель, что значит не упускать из поля зрения истину, благо, прекрасное? Что значит, что в течение дня тобою движет привязанность к чему-то великому, к тому, что делает великой твою жизнь? На что ты смотришь, за кем идешь?

Невозможно воспитывать кого-либо, если сам не получаешь постоянного воспитания: воспитатель – это прежде всего воспитуемый, тот, кто позволяет себя воспитывать. Что только истинно, что честно… что чисто… о том помышляйте, – говорит апостол Павел (Флп. 4: 8); сначала этот ориентир должен стать предметом ваших размышлений и уже потом – ваших детей.

Мы окажемся способными к этому, только если не будем одни! Было бы нестерпимо грустно, если бы на вопрос сына: «Кому ты принадлежишь? За кем ты идешь? Ты (отец, мать, учитель) хочешь убедить меня следовать за тобой, а сам ты за кем идешь?» – тебе пришлось бы отвечать, что на самом деле ты не идешь ни за чем и ни за кем. Ты не можешь не выбрать кого-то или что-то, чему ты принадлежишь со всей преданностью, смелостью и устремленностью, на какую только способен.

Таким же образом нужно передавать ребенку красоту Церкви. Не существует «Церкви вообще», можно говорить лишь о том или ином способе принадлежности к ней. Когда ты рассказываешь о Церкви своему сыну, он должен ясно представлять себе лица твоих друзей, встречи, на которые ты ходишь, слова, которые ты употребляешь, книги, которые ты читаешь, людей, с которыми ты делишься своими деньгами или как-то поддерживаешь; у него перед глазами должна быть некая история, хотя бы небольшой ее фрагмент. Если мы хотим, чтобы Церковь стала частью действительно значимого предложения, она должна иметь конкретные, точные очертания, она должна поддаваться опытной проверке; «Церковь вообще» никто никогда не встречал и не проверял.