От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности - [14]

И это созвучно тому, о чем я говорил раньше: свидетельство о великом идеале, который каждый может и призван проверять ежедневно, сопоставляя со всей широтой человеческого опыта, со всем миром.

Тогда в конце концов наши дети сами смогут сказать: «Сия есть победа, победившая мир, вера наша». Но они должны получить идею – внятную, полную, учитывающую все аспекты реальности и все измерения личности. А мы должны сознавать, что исход не в наших руках: мы не знаем, что приберег Господь для нас, для нашей страны, для мира. Скорее всего, нам стоит свыкнуться с мыслью, что долгое время мы останемся меньшинством, малым стадом. Мы должны быть уверены в двух вещах: в том, что это стадо «врата ада не одолеют», и в Его милосердии, – такую уверенность традиция называет «заслугой».

Быть нареченным Отцом [11]

Опыт Ассоциации приемных семей[12] всегда был для меня особенно важным: мне кажется, что абсолютное бескорыстие, с каким отец и мать принимают в семью ребенка, не родного для них, – именно то, что позволяет им быть отцом и матерью для их собственных детей. Для меня это единственное, чем определяется истинность отцовства и материнства. Каждый из нас – нареченный отец, потому что наши дети не наши дети. Через Крещение мы вверяем их Церкви, чтобы открылась истина их существования: они не наши дети, но дети Истины, дети Бога. Апостол Иоанн говорит, что мы на самом деле «дети Божии»; но если человек утверждает, что его дети – дети Божии, то он должен сделать все подразумеваемые выводы, должен признать, что дети не принадлежат ему.

Вы попросили меня рассказать об отношении между воспитанием и принятием другого. Я думаю, что это просто одно и то же: синонимы. Как можно говорить о том, чтобы принять кого-то в семью, и не говорить о воспитании? И можно ли вообще говорить о воспитании, обходя стороной способность принимать другого? Есть слово, которое вбирает в себя оба понятия: милосердие. Это то, что вы переживаете. Милосердие – природа Бога. Бог есть милосердие, и только Бог есть милосердие. Это означает, что Бог утверждает «положительность» существования, вещей, реальности, жизни каждого из нас еще до того, как мы станем этого достойны. Сама природа Бога состоит в том, чтобы утверждать нас, принимать и прощать, – я настаиваю, – не дожидаясь, пока мы этого заслужим. В этом и заключается любовь: святой Павел говорит, что Бог возлюбил нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5: 8). Отсюда рождается способность принять другого, отсюда же рождается воспитание как утверждение другого.

Воспитание начинается в тот момент, когда я принимаю другого таким, какой он есть. По-моему, в этом весь секрет воспитания и состоит. Если ты волнуешься о том, как изменить детей, они чувствуют, что ты словно расставляешь им ловушки, ощущают покушение на свою свободу и защищаются. Не устану повторять: секрет воспитания в том, чтобы не ставить перед собой проблему воспитания. Если эта проблема волнует тебя, ее почувствует и ребенок. А если ребенок чувствует проблему, вторжение извне, слышит: «Ты должен измениться», – он начинает защищаться.

Если, напротив, отношение воспитателя к ребенку определяется позицией: «Я люблю тебя таким, какой ты есть, каким ты являешься. Ты знаешь, что я иду вот по этой дороге, вот в этом направлении, я смотрю на то, что делает меня счастливым. Хочешь, пойдем вместе», ребенок чувствует себя свободным. Более того, в нем просыпается интерес, любопытство. И может быть, он действительно захочет последовать за тобой. Если же ты ставишь перед собой вопрос о том, как воспитывать, для ребенка эта проблема становится психологически невыносимой. Ты должен заботиться лишь о том, как воспитать самого себя, – и все, этого хватит с избытком. Для воспитания почти не нужно слов. Вернее, единственные слова, которые в воспитании имеют смысл, – ответы на вопросы, которые открыто задаются, ставятся детьми. Никогда не нужно давать ответов на вопросы, которые дети не ставят, не ощущают.

Итак, лишь от осознания, что каждый из нас является нареченным отцом, и от уверенности, что воспитание – второе имя милосердия, рождается бескорыстие, на котором созидается истинное отцовство и материнство. Иначе отцовство и материнство становятся чем-то двусмысленным – мечтой, реализация которой позволит нам осуществить наши неудовлетворенные и искаженные желания. Только если мы ощущаем себя нареченными отцами, то есть людьми, которым Бог доверил жизнь других (это происходит как в обычной, так и в приемной семье), только в этом случае мы сможем надеяться, что по-настоящему станем отцами и матерями.

Когда я встречался с преподавателями, работающими в Бразилии, один из них сказал мне: «Извини, может быть, ты не понял: здесь нет семей как таковых. Здесь нет понятия семьи. Дети, с которыми мы работаем, лишены всего – это сироты, выросшие в трущобах. На окраинах крупных латиноамериканских городов нет семей; на что же нам тогда опираться?» Я ответил им: «В чем проблема? Вы-то здесь». Передо мной сидела целая аудитория преподавателей, и я сказал им: «В чем проблема? Вы – отцы и матери этих детей». В течение веков традиция Церкви учила нас называть священников – отцами, а монахинь – матерями, «матушками». Почему? Потому что когда мужчина и женщина дарят себя, отдавая жизнь ради идеала, посвящая всю жизнь детям других, в этом – истинное отцовство и материнство. А значит, то, что переживаете вы как приемные семьи, ровным счетом то же самое, что Церковь всегда предчувствовала и хранила в течение двух тысяч лет христианства: отцовство и материнство – задача, доверенная Богом мужчине или женщине, способным прощать, принимать другого и быть бескорыстным. (Кстати, с этими «батюшками» и «матушками» очень интересная ситуация, потому что их же называют братьями и сестрами. И это прекрасно: ты не можешь быть ничьим отцом, если прежде не являешься братом, если не предстоишь перед живым отцом, который воспитывает тебя.)