От начала начал. Антология шумерской поэзии - [68]

Город мой что овца непорочная! Отнят твой ягненок.

Ур что коза непорочная! Сгублен твой козленок.

Город, обряды твои — страх и ужас врага,

Тайные силы — Сути твои, ныне — силы врага.

Горький плач по тебе, обливаясь слезами, твоя госпожа не прекратит доколе?

Горький плач по тебе, обливаясь слезами, Нанна, твой господин, не прекратит доколе?

Это вторая песнь.

О разрушении города праведного горький тот плач.

О разрушении Ура-города горький тот плач!

Повторение строк да будет.

С госпожою, дому чьему беда,[844]

Город вопли испустил,

К Нанне, краю чьему погибель,

Ур свои плачи обратил.

Дабы женщина святая, госпожа, из-за града покоя не знала,

Дабы Нингаль-госпожа ради Страны очей не смыкала,

К ней ради судеб града подошел он и плач заводит.

К госпоже, из-за дома в беде, подошел он и плач заводит.

Из-за разрушения града он к ней пришел и горько плачет.

Из-за разрушения дома ее он к ней пришел и горько плачет.

Вместе с ней он горько плачет.

Жена, госпожа, ради града, лиру плача на землю поставила,[845]

Тихонечко горестный плач начинает:

«День мне присужден. О нем мой стон.

День бед. Этого дня горечь льется в меня.

Мне, жене, день присужден. О нем мой стон.

День мне присужден. О нем мой стон.

День, черный день. Он ныне мне присужден.

Я дрожу от близости этого дня.

День бед — от руки его мне не уйти.

С тех пор ни единого светлого дня в правленье моем нет у меня.

Ни единого светлого дня, я не видала светлого дня.

И в ночи горек плач. Он

Мне присужден.

Я от близости ночи той дрожу.

Ночь — от руки ее мне не уйти.[846]

День — словно буря, его разрушенья меня покрыли.[847]

С тех пор на ложе моем ночном, нет мне покоя на ложе ночном.

Отныне из-за этого дня ложе покоя мое — место метания моего.

Ибо стране моей горький плач присужден.

Словно корова теленка, я землю эту лижу[848]

Но освобожу ли от страха мою страну?

Ибо городу моему горький плач присужден.

Словно птица, я коснулась руками небес,

К городу моему я лечу,

Но городу моему разрушену быть — до основания.

Но Уру моему погублену быть — лечь развалинами,

Ибо руки бури сверху к нему потянулись.

Я воплю — в степь, назад, уходи, буря! — я кричу.

Но буря груди своей не повернула.

Ибо мне, жене, в Энункуге, доме пресветлом, доме господства моего,

Где правление долгих дней даруется,

Гореванье горькое присуждено.

В доме — обители ликований, где веселились черноголовые,

Ныне не праздники множатся — гнев и печали.

Об этом дне к моем доме благостном,

Непорочном доме моем загубленном — сколько видят очи,

Мне в оракуле — горькие вопли и плачи.

Присудили мне горькие слезы и стоны.

Дом мой, что праведным мужем устроен,

Словно беседка садовая, сломан.

Экиширгалю, моему царству, моему дому,[849]

Непорочному, дому слезному, дому моему построенному,

Чье ложно построение, чье истинно — разрушение,

Вот что жребием и долею они присудили.

Как шатер луговой, словно стан полевой,

Словно стан полевой временный, дождям и ветрам его открыли.[850]

Ур, мое большое материнское лоно,[851]

Дом во граде моем порушенном, от меня оторванном,

Как пастуший загон, разломан ныне.

Добро мое, богатство великое пожирает трясина.

Это третья песнь.

Ур, ему присудили плачи.

Повторенье строки да будет.

Тогда, когда бурею господин[852] — к разрушению,

С госпожою, город ее — к истреблению,

Тогда, когда бурею господин — к исполнению,

Когда они город мой к разрушению полному приговорили,

Ур к разрушению полному приговорили,

Гибель людям его присудили,

В день тот город мой я не оставила,

Страну мою я не покинула.

Я пред Аном потоки слез проливала,

К Энлилю я сама мольбы обращала.

«Да не будет град мой разрушен» — так говорила.

«Да не будет Ур мой разрушен» — так говорила.

«Да не будет люд его загублен» — так говорила.

Но Ан на слова мои не обернулся.

Энлиль своим: «Ладно, быть по сему» не успокоил сердца.

И второй раз собрание главу к земле склонило.

Ануннаки остались при слове, которым себя связали.

Колени свои я пред ними склоняла[853] руки свои к ним простирала.

Пред Аном потоки слез проливала,

К Энлилю сама мольбы обращала.

«Да не будет град мой разрушен» — так говорила.

«Да не будет Ур мой разрушен» — так говорила.

«Да не будет люд его загублен» — так говорила.

Но Ан на слова мои не обернулся.

Энлиль своим: «Ладно, быть по сему» не успокоил сердца.

Мой город к разрушению полному приговорили.

Ур к разрушению полному приговорили.

Гибель людям его присудили.

И меня, как если б я слово давала,[854]

С моим городом меня связали,

С моим Уром меня связали.

Ан не изменил решенья.

Энлиль не отменил приказа.

Это четвертая песнь.

Ее город вместе с нею загублен, ее Сути стали ей враждебны.[855]

Повторенье строки да будет.

Энлиль призвал бури. Рыдает народ.

Изобильные ветры[856] из края увел. Рыдает народ.

Добрые ветры из Шумера увел. Рыдает народ.

Злобным ветрам отдал приказ. Рыдает народ.

Кингалуде, кто злыми ветрами правит, дал их в руки.

Рыдает народ.

Вихрь, что страну уничтожит, позвал. Рыдает народ.

Злые ветры скликал. Рыдает народ.

Энлиль призвал Гибила на помощь.

Великую кличет с небес бурю. Рыдает народ.

Великая буря с небес завывает. Рыдает народ.

Ураган, что страну уничтожит, ревет на земле.

Рыдает народ.

Злобный ветер, неодолимый, словно могучий поток,