От I Мировой войны до конца XX века - [22]

Это подтверждает и пример детских летних лагерей. Изначально они играли оздоровительную роль: филантропы хотели, чтобы маленькие горожане, слабые здоровьем, подышали свежим воздухом. Теперь же именно родители, стремящиеся к тому, чтобы дети провели каникулы интересно, желают отправить детей в лагерь: с их точки зрения, лагерь предоставляет более широкие воспитательные возможности, чем семья.

Что же касается подростков, то они с неохотой едут в лагеря, и с начала 1960–х годов организации по воспитанию молодежи постепенно сдают позиции. Это говорит о том, что молодежь выступает за право на личную жизнь. Переход воспитательной функции от семьи к школе требовал признания семьей ценности и обоснованности права на внесемейные отношения. В связи с тем, что с точки зрения семьи традиционного типа лишь она одна была способна воспитывать своих детей как следует, отношение к их внесемейному общению было отрицательным. Внедрение детских садов в повседневную жизнь отталкивалось от прямо противоположной нормы: для детей очень полезно общаться со сверстниками из других семей. Таким образом осуществляется обучение общению.

Как только дети начинают общаться между собой, возникают группы друзей и приятелей. Переход воспитательных функций в публичную сферу, школу, формирует новые центры частной жизни, конкурирующие с семьей. Это только кажущийся парадокс. Подростки отвергают организованные формы досуга, основанные на нормах общественной жизни. Они принимают школу, потому что чувствуют ее социальную необходимость, но школа в их представлении — часть мира труда, который является публичным. Мир досуга, мир частной жизни не вписывается в институционные рамки, навязывающие правила жизни в коллективе. В какой–то момент летним лагерям и организациям по работе с молодёжью, чтобы выжить, пришлось перестать быть официальными институтами. В этом противоречии — причина их кризиса.

Перед родителями встает та же проблема: если жизнь в их семье основана на принуждениях, дети будут стараться уклоняться от выполнения родительских требований; с другой стороны, повседневная жизнь семьи невозможна без минимального набора правил, основанных на постоянных компромиссах, конфликтных переговорах, ловких увертках.

Урегулирование отношений облегчается еще одним следствием увеличения продолжительности школьного обучения: нарастающим вмешательством школы в решения, касающиеся будущего детей, и сведением к минимуму роли родителей в выборе обучения для своих детей. Семья выбирает начальную, затем среднюю школу (коллеж), которую будет посещать ребенок, но дальнейшее решение об образовательной ориентации подростка зависит от коллежа: его направляют в совершенно определенный класс совершенно определенного лицея, где за его профессиональную ориентацию возьмутся снова. Право на выбор имеют только хорошие ученики, остальные идут туда, куда их направляют.

Безусловно, ущемление родителей в правах — повод для конфликтов, потому что нередко результатом такого распределения является крах надежд на престижное будущее для ребенка. Однако родителей это возмущало и устраивало в равной мере, потому что отныне неприятные моменты решаются внешними силами. Накануне II Мировой войны родители часто выбирали профессию для своих детей. Они расстались со своими амбициями и признали за детьми право на выбор своего будущего[53], а невероятное давление, которое оказывала на детей процедура распределения, освобождало от необходимости в давлении родителей, чем разряжало обстановку в семье.

Впрочем, вмешательство общества в воспитание детей не ограничивалось школой, оно укрепилось и в других областях. Государство проявляет интерес к ребенку сразу после его зачатия, и система защиты материнства и детства обязывает мать трижды посещать врача во время беременности, если она хочет получать пособие от государства (1946). То же медицинское наблюдение осуществляется за грудным вскармливанием и первыми годами жизни ребенка. Обязательной становится вакцинация. Коротко говоря, усиливается медицинский контроль за беременностью и ранним детством, чему способствовало распространение социальных пособий по закону от 1932 года, Семейному кодексу 1939 года и закону от 1946–го.

Более того, государством контролируется весь процесс воспитания детей. В межвоенный период с целью борьбы с туберкулезом начинаются регулярные посещения семей патронажными медсестрами. Иногда, как это было, например, в парижском пригороде Сюрене, по инициативе мэра–социалиста Анри Селье деятельность медсестер была систематической и на ее основе создавалась картотека на каждый дом в коммуне. Вскоре органы социальной защиты начали совершать обходы семей, полу чающих пособия, чтобы убедиться в том, что выплачиваемые суммы используются по назначению. Они контролируют семейный бюджет, дают советы; в самых тяжелых случаях семье назначается куратор (1942), который вместо родителей покупает на выплачиваемое пособие все, что необходимо ребенку.

Помимо контроля за использованием пособий, разворачивается деятельность санитарных, социальных и юридических органов. Иногда детей забирают из семей и доверяют их воспитание опекунам (указ от 1958 года, декрет от 1959–го). Изъятие из семей детей, «находящихся в опасности», конечно, крайний случай, однако то, что представители власти могут пойти на подобный шаг и доверить воспитание детей кому–то, кроме их родителей, говорит о том, что воспитательная функция вышла из частной сферы. Мы еще не достигли уровня Швеции, где ребенок может подать жалобу в правоохранительные органы на плохое обращение, но уже можно сказать, что во Франции родители осуществляют процесс воспитания своих детей лишь частично и находятся под постоянным контролем властей. Родителей освободили от обязанности учить детей правилам жизни в обществе; им остается лишь кормить, одевать и, главное, любить их, но лишь под контролем государства, которое решает, хорошо ли родители справляются с этой задачей.