От I Мировой войны до конца XX века - [20]
Чаще всего муж возвращался не столько к себе, сколько к жене домой: дом принадлежал ей. Мужчина не мог ничего сделать, не испачкав, не сломав и не нарушив. Следствием этого было существование чисто мужских мест вне дома, причем во всех слоях общества и во всех регионах.
В рабочей среде теснота в домах и невозможность вести там частную жизнь выгоняли мужчин в кафе. Чтобы они могли проводить расширяющийся досуг дома, понадобилось искусственно увеличить площадь квартир. Поэтому очень ценились всякие кладовки, чуланчики, балконы, где мужчина мог обустроить себе подобие мастерской, держать свои инструменты, что–то мастерить; в частном доме возможностей для этого больше; иногда мужчины превращают в настоящие мастерские свои гаражи. Таким образом, происходит разделение домашнего пространства и власти в семье.
В буржуазной среде мужчина часто располагал большим количеством свободного времени; он ходил в клуб поиграть в карты, почитать газеты. Иногда он даже позволял себе роскошь втайне от семьи иметь холостяцкую квартиру — еще одно частное пространство. Здесь мы видим не столько реорганизацию пространства, сколько эволюцию нравов. Женщины теперь имеют то же образование, что мужчины, занимаются той же деятельностью или, по крайней мере, могут это делать; требуют для себя равного с мужчинами права на выход в публичную сферу; в брак теперь вступающие столько по договоренности родителей жениха и невесты, сколько после встречи в молодежном лагере или на студенческой скамье. Появились пары в современном смысле этого слова, а вместе с появлением этих новых пар происходит перераспределение власти в частной жизни.
Родительская власть
Теперь поговорим о самых больших изменениях, произошедших в частной жизни. Если по вопросу о разделении семейной власти между мужчиной и женщиной до 1950–х годов еще можно спорить, то власть родителей над детьми не вызывает никакого сомнения: дети не имели ни малейшего права на частную жизнь. Их свободное время им не принадлежало: оно было полностью в распоряжении родителей, дававших детям множество поручений. Они зорко следили за их отношениями вне семьи и проявляли большую подозрительность относительно даже самой безобидной дружбы. «Тото, оставь мальчика в покое», — приказывала дама, гулявшая с ребенком в городском саду, когда он делал невинную попытку пообщаться с другим малышом[49]. Что это, буржуазная норма? Не только: Анри Мандра[50] описывает те же запреты в крестьянской среде в Новисе после II Мировой войны: не надо нигде болтаться по дороге из школы. А если молодежь идет гурьбой, девочки слева, мальчики справа, то такое вписывается в народные представления о том, как надо; подобные отношения протекают на глазах и с ведома всей деревни и контролируются общественным мнением.
Контроль за дружбой детей, конечно же, распространялся на корреспонденцию. Чтение переписки было не просто обычаем, но родительским долгом, если они хотели правильно воспитать своих детей. Эта обязанность выполнялась и тогда, когда сын или дочь оказывались вдали от родительского дома: еще в 1930 году на конвертах, в которых отправлялись письма воспитанникам интернатов, ставилась подпись ответственных лиц, удостоверяющая, что переписка одобрена родителями.
Подобные воспитательные методы давали родителям право принимать решение о будущем своих детей, в первую очередь профессиональном. В буржуазной среде именно родители решали, куда пойдут учиться их отпрыски. В народной среде они выбирали для детей профессию и отдавали их в ученичество. В 1938 году 30% читателей одного журнала утвердительно ответили на вопрос, следует ли определять профессию для детей и вести их в этом направлении с самого детства[51].
Однако родительская власть простиралась гораздо дальше: она касалась и личной жизни детей. Брак был делом семейным и напрямую зависел от родителей, в особенности если на кону оказывалось большое состояние. Внизу социальной лестницы у людей было мало денег, поэтому ни о каких брачных стратегиях речь не шла; дети достаточно свободно выбирали себе спутников жизни: браки в рабочих семьях не устраивались родителями. Однако в крестьянской среде, а также среди служащих, коммерсантов и ремесленников, пусть родители больше и не подыскивали женихов и невест своим детям, как это было в первой половине века, все же до начала 1950–х годов было трудно выбрать себе супруга или супругу без одобрения семьи. В буржуазной среде браки все еще довольно часто устраивались родственниками молодых и по–прежнему устраивались «смотрины».
В принципе, во всех слоях общества вступление в брак означало освобождение детей от власти родителей. Существовала поговорка: «Брак — это собственная жизнь». Тем не менее в отдельных случаях родительский диктат не прекращался, особенно если молодые жили в доме у родителей. Это была ненормальная и плохо переносимая ситуация, которой, правда, не всегда удавалось избежать, что лишь подтверждает мысль о том, что в пространстве дома царила суровая власть.
Чтобы власть родителей постепенно сошла на нет, частная жизнь протекала на основе взаимной привязанности, а частная жизнь семьи начала состоять из взаимодействия личных жизней каждого ее члена. Недостаточно было лишь расширения и реорганизации домашнего пространства. Нужно было еще, чтобы смягчились семейные нравы.
Политическая полиция Российской империи приобрела в обществе и у большинства историков репутацию «реакционно-охранительного» карательного ведомства. В предлагаемой книге это представление подвергается пересмотру. Опираясь на делопроизводственную переписку органов политического сыска за период с 1880 по 1905 гг., автор анализирует трактовки его чинами понятия «либерализм», выявляет три социально-профессиональных типа служащих, отличавшихся идейным обликом, особенностями восприятия либерализма и исходящих от него угроз: сотрудники губернских жандармских управлений, охранных отделений и Департамента полиции.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях.
Мэрилин Ялом рассматривает историю брака «с женской точки зрения». Героини этой книги – жены древнегреческие и древнеримские, католические и протестантские, жены времен покорения Фронтира и Второй мировой войны. Здесь есть рассказы о тех женщинах, которые страдали от жестокости общества и собственных мужей, о тех, для кого замужество стало желанным счастьем, и о тех, кто успешно боролся с несправедливостью. Этот экскурс в историю жены завершается нашей эпохой, когда брак, переставший быть обязанностью, претерпевает крупнейшие изменения.
Оноре де Бальзак (1799–1850) писал о браке на протяжении всей жизни, но два его произведения посвящены этой теме специально. «Физиология брака» (1829) – остроумный трактат о войне полов. Здесь перечислены все средства, к каким может прибегнуть муж, чтобы не стать рогоносцем. Впрочем, на перспективы брака Бальзак смотрит мрачно: рано или поздно жена все равно изменит мужу, и ему достанутся в лучшем случае «вознаграждения» в виде вкусной еды или высокой должности. «Мелкие неприятности супружеской жизни» (1846) изображают брак в другом ракурсе.