От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [25]

кофейных чашечек и блюдец,

растут на этих плоскостях гвоздики нарисованные. Вся

композиция из плоскостей ведет в другой

поток, мешая

мне ухватиться. Я писал

письмо – я до сих пор

пишу письмо – подруге,

которая приблизилась к моим мыслям настолько,

что ей принадлежит мой день. И пишущая здесь моя рука

дрожит в потоках… воздуха ли?

во внутреннем предвосхищении чего…? стремится прикоснуться

к восторгу призрачному дум о ней.

И в крайности такого

замысла

«есть двустороннее соединенье, как

в луке и как в лире» –

лишь в этом быстром исполнении желанья,

который может сон

лишь показать, моя рука

натягивает тетиву.

Ты позади стоишь – за мной.

Глубокие тона и тени женщиною назову.

Созвучье быстрых верхних нот… Ты также девушка,

в тебе есть что-то от сестры и от жены,

безутешна,

и я сыграю для тебя Орфея снова,

призвать стрелу иль песню

в трепещущий свет дня

откуда изошли.

1968 Ян Пробштейн

Из императора Юлиана, Гимн Матери Богов:

И Аттис окружает небеса, как тиара, и оттуда

как будто готовится сойти на землю.

Ибо четное ограничено, однако нечетное без границ

и нельзя ни пройти через него, ни выйти из него[79].

Память племени Переходы 1

И к Ней Безграничной посылаю,

где бы Она ни блуждала, у любого

костра ввечеру,

среди племен каждый возводит Град, в котором

мы, Ее – народ

в конце владений дня здесь

Вечные

светильники зажжены, здесь зыбкие людские

искры жара и света

сверкнув, исчезают, и возникают опять.

Ибо это – общество живущих,

и голос поэта говорит не

из расщелины в почве

между срединой земли и преисподней,

вдыхая пары того, знанье о чем смертельно,

новости, которые новым личинкам в гробу

и вывихам времени служат пищей,

но из камня очага, света светильника,

сердцевины материи, на которой

держится дом

и все же здесь упреждающий свет на окраине города!

Град исчезнет в свое время, исчезнет

во времени, скрыв даже собственные угли.

И нас разбросало по странам и временам человека,

ибо мы несем тревогу в себе,

молва врагов

осела на перьях крыла, покрывшего нас.

•

Мнемозина назвали ее,

Матерь с шепчущими

оперенными крыльями. Память,

большая пятнистая птица, сидящая на

насесте душ, и к ее яйцу,

мечте, в которой всё сущее живет,

я возвращаюсь, покидая свое я.

Я вне себя от этой

мысли о Едином внутри Мира-Яйца

в скорлупе бормотаний,

в округлости рифм,

в колыбели звука ребенка.

Таков первенец! Следом будут

взрывы в зелень, пока

весенние ветры несут влагу с юга,

а солнце возвращается на север. Он прячет

пламя меж слов во рту

и выбегает из области мрака и шторма

к нам.

Я сплю днем, отдыхая от работы,

читаю и отвлекаюсь от чтения,

словно я только семя себя самого,

непроснувшийся, не желая

ни спать, ни проснуться.

1968 Ян Пробштейн

У ткацкого стана Переходы 2

Кошачий мурр

среди хвр, цкх «цкх, цкх»

ткацкого стана Кирки из «Кантос» Паунда[80]

«Я слышал похожую песню…»

мой разум, челнок среди

натянутых струн музыки,

позволяет уточной нити мечты расти среди дня,

приросту ассоциаций,

лучезарные мягкие нити,

великолепье брошено, пересекаясь и переплетаясь,

перекрученные жилы укрепляют работу.

На изнанке образов несколько тяжей связывают

смысл в потоке слов,

поток полотна

вздымается меж разумом и чувствами,

связывая шерсть в полноценную ткань.

Тайна! тайна! Она сокрыта

в своем проявлении.

Белый кот перебирает лапами,

жмурится в восторге от света,

свет отражается от его шерсти, как от щита,

высоко вздетого в разгаре битвы.

Какова работа Червя в коконе?

Была такая нужда в старину,

когда ремесло проникло в нашу основу,

искусство никогда не освободится от этого горна,

от ткацкого стана, от лиры –

огонь, образы, голос.

Что же, если даже в комнате, где мы сейчас

читаем про себя, либо я читаю вслух,

звучит музыка,

и все это,

испаряется в воздухе,

строчка за оброненной строчкой.

Да будет стрекот челнока, летящего

вперед и назад, вперед и

назад,

основа, сновка, верп: «бросать сеть, класть яйца»,

от значенья «бросать»

нити перекручены для крепости,

которая может стать основой воли.

«О ткач, ткач, работать перестань», –

Гэскойна цитирую:

«ткань твоя мне причинила зло»

И челнок, несущий ткань, я выяснил,

назывался skutill[81] «гарпун» – дротик, стрела

или малое судно

navicula weberschiff[82]

снуя от берега к берегу –

доисторическое *skutil *skut[83] –

«болт, засов, как на двери»

«шлюз» •

но битва, которую видел,

была на широкой равнине ради

доблести,

рука, обученная стрельбе из лука,

тело мужа

в противоборстве, каждая из сторон

лицом встречает врага ради

союза,

верности, легион, ибо

клятва превращает народ

в единое тело, которое не сломить.

Однако это все, как мы знаем, mêlée[84],

месиво ошибочных тем

рождающих ужас и превозмогающих ужас,

так что Ахилл может во гневе

повергнуть

героя Гектора, подъявшего

это отражение героизма

на своем щите…

1968 Ян Пробштейн

Что я видел Переходы 3

Белый павлин на насесте

мог быть Христом,

перистое одеянье Озириса,

лучезарная птица, вспышка меча,

угнездился на дереве •

и другой слайд на матовом стекле

– были, как ночь и день,

прорезь глаза, распахнутого

во времени,

вертикальном к горизонту

1968 Ян Пробштейн

Где оно появляется Переходы 4

Перерезал бы нить

чтоб сплести сеть

паутины

в воздухе

пусть сгинет образ в образе здесь,

оставь писателя и читателя

в воздухе,

чтоб сразу вывести

важные

ложные выводы,