Освобождение Руси от ордынского ига - [82]
Как мы видели, зимой 1481 г. новгородские бояре Василий Казимир, Александр Самсонов «и иные мнози» идут в поход вместе с войсками великокняжеских наместников.[704] Под тем же годом Московская летопись помещает краткую заметку: «…поимал князь великий новгородских бояр, Василия Казимира, да брата его Короба, да Луку Федорова, да Михаилу Берденева».[705] Конкретные «вины» «пойманных» новгородских бояр неизвестны, но социально-политический смысл акции московского правительства не вызывает сомнений: оно делает новый шаг в своей политике перестройки отношений в Новгородской земле, новый шаг в борьбе с могущественным новгородским боярством.
Крупное значение в этом плане имел вопрос о главе новгородской епархии. Как известно, после раскрытия заговора Феофила в январе 1480 г. Новгородская земля осталась без духовного владыки. Находившийся в заточении, обвиненный в государственной измене Феофил формально продолжал быть архиепископом, пока не «остави» кафедру «нужею великого князя», после чего был выпущен из заточения и получил разрешение «жити у Михаилова Чюда». По данным Львовской летописи, это произошло в 1482/83 г.[706] Отречение Феофила дало формальную возможность выдвижения нового кандидата на архиепископскую кафедру. По сообщению Московской летописи выборы нового архиепископа состоялись 17 июня 1483 г.[707] Церемония избрания описана в летописи довольно подробно: «…князь великий… обмысля с своим отцем с митрополитом… и с архиепископом Асафом Ростовским и с Семеном, епископом Рязанским, и с Герасимом, епископом Коломенским, и с Прохором, епископом Сарским, положили жеребья на престол: Елисея, архимандрита Спасского, да Геннадия, архимандрита Чюдовского, да Сергея, старца Троицкого, бывшего протопопа Богородицкого, на архиепископство в Великий Новгород». В результате жеребьевки был выбран Сергей.[708] Сопоставляя эту церемонию с обычаями, практиковавшимися в Новгороде при избрании архиепископов (например, Ионы[709] и Феофила[710]), можно прийти к выводу, что традиционная новгородская процедура была в общих чертах повторена в Москве. Однако если в Новгороде назначение трех кандидатов, подлежащих жеребьевке, было функцией веча (фактически — новгородской господы, заранее намечавшей и проводившей своих кандидатов), то в новых условиях, в Москве, оно стало прерогативой государственной власти совместно с высшими церковными иерархами. Перенесение в Москву новгородского обычая имело несомненно политическое значение, новый архиепископ должен был приехать в свою епархию, выбранный по всем новгородским правилам. Новгород не «завоеван», он включен в состав Русского государства как одна из его земель.[711] Оказывая уважение новгородскому обычаю, московское правительство вместе с тем использует его для увеличения авторитета своего ставленника. Характерно, что все три намеченных кандидата — представители московского столичного духовенства, не имеющие никакого отношения к Новгородской земле и ее церковно-политическим традициям. Это, конечно, не случайно. Москва хотела видеть во главе дома святой Софии, на ответственнейшем церковно-политическом посту, именно «своего» человека, никак не связанного с новгородским боярством, с сепаратистскими традициями местных светских и церковных феодалов. Торжественное избрание в Москве нового архиепископа должно было стать важным шагом на пути укрепления московского влияния в Новгородской земле, в борьбе с новгородским сепаратизмом.
По данным Московской летописи, «поставление» (т. е. формальное утверждение в сане архиепископа) нового владыки состоялось 4 сентября.[712] В Новгород он прибыл два месяца спустя — «перед Филипповыми заговена».[713]
Назначение и прибытие нового архиепископа совпало с резким обострением борьбы с новгородским сепаратизмом. Как мы видели, еще в 1481 г. последовало «поимание» четырех видных новгородских бояр. Теперь же развернулись значительно более масштабные события. По словам Типографской летописи, зимой 1483/84 г. «прииде обговор от самих же новгородцев, яко посылали ся братия их новгородцы в Литву х королю».[714] «Обговор» свидетельствовал об углубляющемся расколе в верхах новгородского общества, о разделении их на сторонников и противников Москвы и об активизации деятельности тех и других. Во всяком случае он вызвал немедленные ответные репрессивные меры московского правительства. «Князь же великий послал и пойма их всех, человек болших с тридать житьих, да их домы пограбити велел». Обвиненными в изменнических сношениях с королем оказались, таким образом, представители следующего за боярством слоя новгородских феодалов. «Поимание» «житьих» сопровождалось судебным следствием, в духе средневековой традиции проходившим под пытками («и повеле их мучити на Иванове дворе Товаркове Гречневику подьячему, а домучиваться у них того обговору, чем их обговорили»). По словам Типографской летописи, смертный приговор был заменен тюремным заключением, когда выяснилось, что обвиняемые «клепалися между собою, егда их мучили». Жены и дети обвиненных были тоже посланы в заточение.
