Освобождение Руси от ордынского ига - [83]

 Как повсюду в Европе, средневековая юстиция не знала пощады и милосердия. В числе жертв репрессий оказались видные новгородские деятели — «Настасья славная и богатая» и Иван Кузмин. Эта та самая Настасья, вдова посадника Ивана Григорьева, которая вместе с сыном Юрием в декабре 1473 г. устраивала пир для великого князя на Городище.[716] Иван Кузмин в 1473 г. принимал участие во встрече великого князя во время его «похода миром», следующей зимой был вызван на суд в Москву, а 18 января 1478 г. в числе других новгородских бояр бил челом в великокняжескую службу. Однако Типографская летопись сообщает, что после взятия Новгорода Иван Кузмин бежал к королю в Литву с 30 слугами. Но «король его не пожалова, и люди его отстали от него». На свою «отчину» в Новгород он прибежал «сам третий».[717] Это известие Типографской летописи представляет большой интерес. Оно свидетельствует, что коммендация новгородских бояр на службу великому князю в январе 1478 г., после приведения Новгорода к присяге, не мешала им сразу же после этого нарушать свое целование и бежать со своими послужильцами в Литву. Недоверчивое отношение великого князя к новгородским боярам имеет, таким образом, вполне реальные основания.

В 1483/84 г. события в Новгороде достигли такого накала, что заставили московское правительство ввести в город войска. Именно так можно понимать сообщение Псковской И летописи от конца июля 1484 г.: «…тогда московская застава ратная отъехаша на Москву, а стояли в Новгороде 17 недель».[718] Московские войска были, следовательно, введены в город в конце марта, тогда и начался разгром очередной новгородской «коромолы».

Официозная Московская летопись рассказывает о новгородских событиях зимы 1483/84 г. несколько иначе. По ее словам, «поймал князь великий больших бояр новгородских и боярынь и казны их и села все велел отписати на себя. А им подавал поместья на Москве под городом. А иных бояр, которые коромолу держали от него, тех велел заточити в тюрмы по городам». Симеоновская летопись этого известия не приводит, но сообщает, что «того же лета» (т. е. 1484 г.) «повелением великого князя… начата здати в Великом Новгороде град камен на старой основе».[719]

Итак, московское правительства зимой 1483/84 г. предприняло принципиально важные меры. Во-первых, новгородские бояре, повинные в крамоле (государственной измене), были посланы в заточение (очевидно, с конфискацией вотчин). Во-вторых, все остальные «большие бояре и боярыни», т. е. крупнейшие новгородские феодалы, не дававшие повода для обвинения себя в измене, были переселены из Новгородской земли, а их движимое и недвижимое имущество конфисковано. В-третьих, эти — теперь уже бывшие — новгородские феодалы получили «поместья» под Москвой. Впервые после включения Новгорода в состав Русского государства мы видим не репрессии против отдельных лиц, а широкие социально-политические акции, направленные против новгородского боярства как такового. Впервые были разгромлены не отдельные боярские гнезда, а приняты меры для полной ликвидации новгородского боярства как социального слоя и экономической базы новгородской боярской олигархии — крупного старинного вотчинного землевладения на новгородской территории. Впервые на страницах летописи возникает новый термин — «поместье», которому суждено сыграть крупную роль в аграрной и социальной истории Русского государства последующих столетий.[720] События 1483/84 г. — важнейший рубеж в перестройке социально-экономических отношений Новгородской земли, в коренной ломке всего ее социально-политического и бытового уклада. Сюда же относится укрепление обороноспособности Новгорода, начало строительства новой каменной крепости, отмеченное Симеоновской летописью. Под 1483/84 г. Устюжская летопись записала: «…того же лета князь великий велел поимати в Новгороде всех бояр новгородских, и весь Новгород развел и одолел за себе».[721] Это краткое, но многозначительное известие — эпитафия по старому боярскому Новгороду.

События зимы 1483/84 г. имеют, по-видимому, непосредственное отношение к судьбе первого новгородского архиепископа, назначенного в Москве. По сообщению Типографской и Львовской летописей «того же году остави владыка Семион в Новгороде архиепискупью, болен бе». Оказывается, «не хотяху Новгородцы покоритися ему, что он не по их мысли ходить». С новым архиепископом великий князь прислал «боярина, своего… и казначея, и дьяка». Новый владыка выступил как подлинный представитель государственной власти в Новгороде. Речь шла не только о назначении архиепископа Москвой, но и о создании нового аппарата управления Софийским домом и всей Новгородской епархией, целиком зависящего от Москвы.

Оказавшись на новгородской кафедре, Сергий стал, очевидно, проводить политику, продиктованную ему Москвой. Из Псковской летописи известно, что он «многы игумены и попы исъпродаде и многы новыя пошлины введе».[722] Псковский летописец передает, вероятно, общее впечатление о деятельности нового владыки, сложившееся у духовенства, недовольного его нововведениями. Думается, что известие летописи содержит зерно истины. Новый владыка преследовал и наказывал «многих» игуменов и попов, выступавших против его политики, в защиту старых традиций времен вечевой республики. Он вводил и новые «пошлины», под каковыми можно понимать и попытки установления новых порядков, и непосредственные «пошлины» — платежи с монастырей и церквей.