Остров, или Христиан и его товарищи - [7]

Прошло минут на отмели… Но есть

В бессмертье протяженные мгновенья,

Цепь вечности вмещающие звенья.

V

Джэк Скайскрэп[28] (был подвижен он, как ртуть,

Как веер — легок; и перепорхнуть

Чрез все горазд; не мужествен, но смел;

Дерзнуть бы он и умереть сумел,

Но духом падал в длительном боренье) —

«God damn!»[29] — наш Джэк воскликнул в разъяренье:

Два крепких слога, корень всех красот

Британского витийства, и исход

Из всяких затруднений! Исламиту

«Аллах» — как встарь «Proh Juppiter»[30] квириту[31] —

Равно любезны… В затрудненьи Джэк, —

Он в худшем не бывал за весь свой век, —

И все, что мог, сказал тем восклицаньем.

Сочувственным отплюнул прорицаньем,

Рот оторвав на миг от чубука,

Мыслитель Бантинг: глянул свысока —

И округлил двумя словами фразу…

Она не поддается пересказу.

VI

Затихнув, как изливший гнев вулкан,

Был величав угрюмый Христиан.

Но тишину, как туча, облегло,

Глухими вспышками браздя чело,

Души неуспокоенное горе.

Внезапно, с мрачным пламенем во взоре,

Он огляделся, Торквиля приметил, —

Тот слабым восклонением ответил, —

Вскричал: «Дитя! Так жертвой стал и ты

Безумства моего и слепоты?»

И к юноше, забрызганному кровью,

Ступил, взял руку слабую с любовью,

К груди своей прижал — и отпустил, —

Пожать не смел… Лишь Торквиль возвестил,

Что легче ранен, чем ему примнилось, —

На миг чело страдальца прояснилось.

Он молвил: «Так! Ждала нас волчья яма:

Но мы не трусы, и падем без срама,

И дорого ж мы обойдемся им!

Пусть гибну я: как вам спастись одним?

Уж мало нас: нам не бороться боле.

Мне вся забота — были б вы на воле!

Будь здесь хоть челн, хоть малая ладья —

Вас с упованьем отпустил бы я!

Мне смерть — венец моей желанной доли:

Не ведать страха, не терпеть неволи»…

VII

Не кончил он — из-за скалы понурой,

Поникшей над волной громадой хмурой,

В дали морской означилось пятно;

Как чайки тень, к земле неслось оно.

Другое вслед, — то зримо, то сокрыто, —

Мелькнет на миг, на миг волной закрыто.

Все ближе… Две ладьи… И взор открыл

В них темнокожий люд… Как взмахи крыл,

В пучине весла быстрые сверкают,

Челны прибой вспененный рассекают,

То вдруг взлетят на завиток гряды,

То ухнут вниз, в гремящие бразды,

А глубь кипит и в кипень влагу мелет,

Вверх мечет хлопьями, холстами стелет…

И прорвались чрез мощные валы,

Как малых птицы две из бурной мглы…

Товарищам зыбей второй природой

Искусство стало — биться с непогодой.

VIII

Не Нереиду вынесла волна[32]

На раковине: первой из челна

Порхнула, темной наготой сверкая

И взором влажным милого лаская,

Светла надеждой, — Ньюга!.. То она,

Любимая, испытанно-верна!

Смеясь и плача, тело к телу, Ньюга

Прильнула к Торквилю, и держит друга,

Как бы не веря, что не грезит сон…

Дрожит: он ранен!.. Но легко… Спасен

Возлюбленный!.. Смеется, плачет вновь…

Ей, дочери бойца, не диво кровь,

И мужествовать деве не впервые.

Миг полон. Что угрозы роковые!

Восторг бежит из глаз ее в слезах,

Ей сердце сжал и замер на устах,

Рыданьем грудь спирает и колышет:

Рай первый чувства в каждом вздохе дышит.

IX

Где тот суровый, кто бы не был тронут,

Когда два сердца так в блаженстве тонут?

Благословляет, затаив участье,

Сам Христиан их молодое счастье;

И с горьким сном погибших дней своих

Слил радость умиленную — за них…

Последний луч обманного огня

Его надежд — угас… «Из-за меня!» —

Проскрежетал он, отвернулся прочь, —

Но не глядеть на тех ему не в мочь:

Так лев на львят косится из берлоги…

Потом застыл — без грусти, без тревоги.

X

Но краток срок благих иль темных дум:

Слышны за мысом чрез стихийный шум

Удары вражьих весел. Кто сей звук

Угрозой смерти сделал? Все вокруг

Их предает, — одна спасает дева!

Она, завидев, что дружины гнева

Плывут, грозя восполнить дело сеч

И путь спасенья беглецам пресечь, —

Туземцам знак дала — спешить к снастям

И даровать убежище гостям

В ладьях крылатых. Христиан, два друга,

Два верных, с ним — сошли на доски. Ньюга

Расстаться с Торквилем не хочет: челн

Другой их примет… И по гребням волн

Ладьи летят. И цель их окрылений

Цепь островков, где логова тюленей

Да чайки водятся, — из мглы встает.

Ладьи летят, — и враг не отстает.

Вот-вот настиг… избегнут… гонит снова…

Как ускользнуть от недруга лихого?

И разлучились бедные челны,

В две разных разлетелись стороны —

Смутить погоню… Мчитесь! Каждый взмах

Весла — вам жизнь!.. За жизнь ли только страх?

Ты, Ньюга, за любовь дрожишь! И хил

Твой челн для этой ноши. В нем, кто мил

Тебе, — с тобой!.. Так цель близка пути, —

Так близок враг… Ковчег любви, лети!

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I

Как белый парус над пучиной бурной,

Когда в ущербе дали блеск лазурный

Меж мраком волн и мутью черной туч, —

Надежды так последний бьется луч.

И якорь сорван. Но чрез вихрь мятежный

Все взору светит парус белоснежный,

Хоть каждый вал его уносит прочь

И сирый брег объемлют мгла и ночь.

II

На Тубонайском взморье, острой грудью

Утес чернеет, обречен безлюдью,

Свой рыбакам пернатым; где тюлень

В пещере сонную лелеет лень,

Ютясь от бурь, но солнце чуть проблещет,

Взыграет он и грозно влагу хлещет.

На скрип ладьи случайной птичий крик

Откликнется из скал, пуглив и дик;

Там грудью голой греет мать птенцов,

Пучины вольной хищников-ловцов.

Где с моря доступ к тесному ущелью,

Пески желтеют в устье плоской мелью.

И черепаший выводок, в броне