Остров, или Христиан и его товарищи - [9]

С ее же мясом. И манит медовый

Банан, и тыква с влагой родниковой.

Чтоб жил огонь, вот смоль сухих лучин.

Все — здесь. Пещера — дом. Он — властелин.

И с ним она, как призрак ночи страстной,

Чтоб сделать ночь желанной и прекрасной…

Случайности судьбы непостоянной

Предвидела она, лишь гость незваный

На взморье выплыл, — милому с тех пор

Готовя сей хранительный затвор.

С зарей, плодами золотыми полн,

У черных скал ее качался челн;

И ввечеру туда ладья скользила

И тайные сокровища свозила…

И торжества не может превозмочь

Сих стран любви счастливейшая дочь!

IX

Она признательность и удивленье

Прочла во взоре милом, и в томленье

Нетерпеливой страсти обвила

Желанного, и к персям привлекла,

И лепетала старое преданье

Любви (любовь стара, как мирозданье;

Но кто пришел и кто придет на свет,

Приходит обновить ее завет):

Как юный вождь — сменилось много лун

С тех дней — нырнул близ этих скал в бурун,

Гонясь за черепахой, всплыл в пещере

И так обрел подводной тайны двери;

Как после, брань ведя, здесь от врагов

Скрывал он деву ближних берегов,

Дочь недруга, спасенную для плена

Дружиной князя; как настала смена

Кровавых дней, — и вождь, собрав свой клан

У скал заветных, прыгнул в океан —

И не вернулся; как дружина мнила,

Что (в нем злой дух, как за него молила

Акулу синюю, как мыс вокруг

Обрыскала, как из пучины вдруг,

Когда рука гребцов грести устала,

Богиня (так им страх шепнул) восстала —

И, светел, за русалкою — женой

Сам витязь всплыл из мглы заповедной,

Как явью призрак стал, и трубный зык

И племени ликующего крик

Чету встречал на берегу родном…

«До гроба жили, счастливы, вдвоем…

Не тоже ль нам грядущее скрывает?»

Взрыв юной страсти повесть прерывает

В пещере дикой… Здесь, певец, молчи!

Одно скажи: в могильной сей ночи

Любовь сильна, как в склепе Абеляра,[34]

Где двадцать лет почивший ждал удара

Кирки заветной, что соединит

С ним Элоизин прах; кирка звенит, —

Мертвец объятья страсти размыкает…

Над брачным ложем рокот не смолкает

Глухих валов, — но сквозь их гул и звон

Милей любви прерывный шепот, стон…

X

Но где собратья их превратной доли,

Виновники их сладостной неволи?

Спасения товарищи лихие

От человека молят у стихии.

Крутой ли вал от недруга спасет?

Вал гонит вал — и недруга несет.

Добычей ускользнувшей разъярен,

За брошенной добычей рыщет он,

Как коршун, упустивший верный лов.

Гнев множит мощь. Уже простор валов

Отрезан беглецам. Хотя б скала

Их заслонила, бухта приняла

В затвор глубокий! Выбирать нельзя:

Плывут, куда простерлась их стезя.

Причалили — ступить в последний раз

На землю и свой смертный встретить час —

В бою ль, на плахе ль… Отпустили диких,

Готовых стать за братьев бледноликих:

Сам повелел им Христиан бежать,

Напрасной сечи жертв не умножать.

Что меткий дрот с колчаном каленых

Пернатых стрел — противу дул стальных?

XI

Природные ступени голых скал

Срывались к полосе, где челн пристал.

Хватают ружья. Взор горит угрюмый,

К врагу прикован пристальною думой

О близком неизбежном, — дикий взор,

Каким на палача глядит позор

И безнадежность… Так стоит их трое,

Как древле триста, — Фермопил герои, —

Столь схожи с теми, столь различны! Цель

Решит в веках, бесславью ли, молве ль

Восторженной наследием послужит

Смерть храбрецов. По этим трем не тужит

Их родина. Про их последний час,

Сквозь слезы улыбаясь, пересказ

Не обновят в далекой мгле столетий

Их племени признательные дети;

Герой не позавидует борцам;

Нем будет звук их имени сердцам.

Прорезав смертный облак, пламень славы

Не озарит пред миром бой кровавый…

Они то знали. Знал хотя б единый,

Кто их паденья первой был причиной,

Кто, — может быть, рожден для лучших дел, —

Поставил ставкой общий их удел, —

И кость в последний раз игрок кидает, —

И жребий беспощадный выпадает…

Пусть жизнь и честь проиграны! Все горд

Стоит и ждет он, — и, как камень, тверд,

На коем стал, ружье нацелив… Так

Стоит пред солнцем грозной тучи мрак.

XII

Причалил ратный люд, свершить готовый

Бестрепетно и слепо долг суровый.

Так мчится ветр в осенний листопад,

Лес оголит — и не глядит назад.

И все ж, быть мажет, легче было б им

Мстить чужакам, — не родичам своим:

Пусть дерзкие Британию забыли, —

Они Британии сынами были…

Кричат: «Сдавайтесь!» Те молчат. Сверкнул

В луче металл уставившихся дул.

Вновь тот же клик, — молчанье то ж в ответ.

И громче третий зов — отзыва нет,

Лишь по скалам грозящий отзвук грохнул

И в пропастях таинственных заглохнул.

Вдруг треск сухой… Мгновенный вспыхнул блеск.

Все дым застлал. В ущельях гул и треск,

Умноженный раскатным эхом, грянул.

Град пуль от скал, расплюснутый, отпрянул.

Был дан тогда единственный ответ,

Возможный тем, кому надежды нет:

Враг лез на приступ; Христиан вскричал

Своим «пали!» Еще не замолчал

Отгул теснин, как два из строя пали.

По кручам остальные наступали,

Карабкаясь. Безумием врагов

Взбешен, отряд на крайнее готов,

Чтоб кончить дело. Что ступень — то крепость,

Дробящая их натиска свирепость.

Над бездной виснут. Христиан борцов

Твердынями обрывистых зубцов

Ведет искусно. Ищут обороны

На высотах, где лишь орлам притоны.

Их каждый выстрел — смерть: за трупом труп,

Катяся в глубь с уступа на уступ,

Как раковина, падает на мель.

Живых стремит все выше бранный хмель.

Еще довольно смелых. Окружают