Остров, или Христиан и его товарищи - [8]

Влачась тяжелой, тянется к волне;

Их зной взрастил, и влага благосклонно

Кормящее им простирает лоно.

Часть остальная — дикий ад трущоб, —

Сюда прибитым бурей — брег и гроб.

Вздохнет спасенный, что под ним земля,

Не рухлые останки корабля…

Гостеприимен не был кров убежный,

Изысканный для друга девой нежной

В годину крайнюю. Но ведом ей

Тайник спасенья, скрытый от очей.

III

В последний миг она велит гребцам

Перешагнуть с ладьи к другим пловцам,

Чтоб челн другой их мышцы подкрепили

И бегство тех дружнее торопили.

Ей прекословить хочет Христиан;

Но знак надежный девой светлой дан:

Она за все порукой; ускользнуть

Из волн сумеют оба. — «Добрый путь!»

И челн пустился, окрылен подмогой,

Как в небе катится своей дорогой

Звезда падучая. Его врагам

Уж не догнать… К угрюмым берегам

Гребет чета, — а враг не отступает.

Но силе юноши не уступает

Рука девичья. На ладьи длину

Приблизились к местам, где в глубину

Уходят глыб отвесных основанья.

На сто челнов, не боле расстоянья,

За ними недруг. Неприступен брег.

Куда ж они направят свой побег?

И юноша возвел с немым укором

На деву взор, и вопрошает взором;

«На гибель ты, любовь, меня вела?

Гробницей нам — пустынная скала!..»

IV

Из рук упали весла. Ньюга встала,

На близкую погоню указала,

«За мной!» — сказала: «Торквиль, не робей!» —

И ринулась, и скрылась в ночь зыбей.

Миг промедленья — и ловцам он лов;

В его ушах бряцанье кандалов.

Ему кричат, и с мощию гребут,

По имени преступника зовут.

Рожденный водолаз, в пучину волн

Стремглав он прянул, темной веры поли;

Исчез из глаз — и вновь не появился.

На зыбь глухую враг глядел, дивился, —

На скалы, скользкие, как гладкий лед:

Не вынырнул, не всплыл беглец из вод.

Вспухает ровными валами хлябь,

И лишь, кругами расплываясь, рябь

От тяжких всплесков двух не замерла.

Да пена снежная по ней плыла,

Как белое подобье саркофага

Над теми, чьей любви раскрылась влага

Могилою ревнивой и немой.

Играла зыбь с покинутой кормой, —

И более ничто не выдавало,

Что здесь два сердца билось, изнывало

За миг единый. И без сих улик

Все было б призрак, сон, что встал и сник

Марой[33] морской… Еще глядят окрест —

И прочь спешат: уплыть от этих мест

Смущенных гонит ужас суеверный…

Он не нырнул, — как огонек неверный

На кладбище, он сгинул: так одним

Пригрезилось. Что светом неземным

Он весь светился, людям не подобный, —

Другим примнилось. Бледности загробной

Все видели печать в его чертах…

Но, и плывя назад, во всех кустах

Плавучей водоросли ищут тела

Того, чья тень, как пена вод, истлела.

V

Но где ж он был, паломник глубины,

С вожатой Нереидой? Спасены

От бед земли, на дне ли темно-алом

Они живут под сводчатым кораллом?

В ревучие ли раковины дуют

С богами бездн, что по валам кочуют?

С Наядами ли Ньюга косы чешет,

Что зыбь струит, — и лаской деву тешит

Не ветр весны, а реянье волны?

Иль в сон без грез они погружены?

VI

Поглощена сомкнувшейся волной, —

Как чадо струй, в стихии ей родной

Она неслась. За ней он плыл умело.

В зеленой мгле отсвечивало тело,

Мерцал амфибии волшебной след,

Путеводя того, кто с первых лет,

Сын северных морей, был с влагой дружен,

Как сверстники его, ловцы жемчужин,

Таящихся на сумеречном дне.

Ему привольно в смутной глубине…

Она скользнула вниз, в глухие жерла,

Наверх рванулась, руки распростерла —

И вынырнула вдруг из душной бездны

В глубокий сумрак и под свод беззвездный,

И шелк кудрей от пены осушала,

И смехом свод отзвучный оглашала.

Под ними — брег; над ними свой шатер

Не небосвод, — пространный грот простер.

Дробит портал подводный в полдень яркий

Луч, преломленный стрельчатою аркой,

В струях зеленых, где, как огоньки,

Игривых рыб мерцают плавники.

Лик милого власами отирает

Дикарка юная. Он озирает

Вертеп, дивясь. Она в ладони бьет,

К норе Тритоновой его ведет,

В расселину скалы. Со свода в щели

День тусклый сходит в тайну подземелий;

И, как церквей готическая сень,

Сонм серых статуй прячет в полутень, —

Все очертанья в их приюте новом

Полупрозрачным скрадены покровом.

VII

В листах банана скрытый, факел смольный

Привязан был на грудь дикарки вольной,

Повит гнату зеленым, чтоб волной

Подмочен не был светоч смоляной.

Кремень, сухие ветки были тож

В листах защитных. Торквиль дал свой нож:

Клинок в кремень ударил, искра тлеет,

Пещера ярким заревом светлеет.

То был чертог великий, где природа

Ваяла сень готического свода

И смелых дуг сплетенья возвела.

Землетрясений сила подняла

Надстолпия и выперла колонны

Из горных недр, когда с земного лона

Не сбыл потоп и трескалась кора.

В пожарище всемирного костра

Стен первозданных плавились опоры.

Тьма — древний зодчий — трапезу, притворы,

Резной намет воздвигла. И коль ты

Не вовсе чужд внушению мечты, —

Твой встретит взор в святилище сих мест

Алтарь, и трон, и балдахин, и крест.

И в кружевных капеллах, перевиты

Сквозною сенью, виснут сталактиты.

VIII

И друга за руку она водила,

И пламенником пылким наводила

На своды день мгновенный, чтоб узнал

Он склепы тайные пещерных зал.

И милому с весельем показала,

Что день за днем, заботясь, припасала

В приют любви. Циновка для ночлега,

Гнату — покров, елей сандала — нега

Телам продрогшим — оказались там.

К обеду — хлебный плод, кокос и ям.

Был скатертью банана лист обширный,

А блюдом панцырь черепахи жирной