Остров - [5]

Менги застыл у плиты. Неподалеку виднелась согбенная фигура старой женщины, слышался методичный стук лопаты или цапки. Здесь, наверное, вечно будет трудиться какая-нибудь садовница усопших. Может, благодаря ей на надгробии ни пылинки и камень у изголовья выглядит как новый. Бронзовый медальон так надраен, что не видно ни малейших следов патины. Этот медальон — тоже любимый образ. На нем была выгравирована окруженная нимбом головка в профиль — силуэт со сложенными ладонями. Пресвятая дева, говорила мать. Он глаз не мог оторвать от ореола. Похож на чепец, только гораздо красивее, элегантнее тех чепцов, которые носили жительницы островов, — что-то вроде белой тряпицы, приколотой к шиньону. Как ему хотелось, чтобы у матери был нимб! Она сердилась, когда он просил, чтобы она купила себе такой же: «Глупый мальчишка!» Он ставил лейку на краю аллеи и любовался склоненной головкой юной женщины. Она смотрела налево, на могилу Танги…

Он сделал шаг вперед, желая приглядеться. Нет! Она смотрела направо. Но ведь он был уверен… Он закрыл глаза и мысленно повторил движения, которые делал в детстве: лейка на краю аллеи, надгробие, над которым плыли облака… он вставал на колени, рядом с матерью… камушки больно впивались в тело… поднимал голову… Богоматерь была повернута в левую сторону… Он был в этом так же уверен, как в том, что он дышал. Он снова открыл глаза… Лицо Пресвятой девы было повернуто вправо. Как все это, однако, было давно! Может, могила Танги была справа?.. Нет, справа надгробие Козиков… Впрочем, какая разница?.. Он обошел еще несколько аллей, пытаясь оживить воспоминания. Расстроился. Будто прежний мальчуган сыграл над ним злую шутку. Вернулся к могиле. Слева или справа?.. Справа, конечно. Он ошибся. Ведь прошло много времени, так что простительно. Быть может, воспоминания меняются в бездне времени? Быть может, детство — всего лишь история, которую сам себе придумываешь, когда на душе тоскливо? Нет, нет! Зачем ворошить все эти мелкие подробности? Какая разница, справа или слева? Но тогда и лейка, может, была зеленой? А может, ее и вовсе не было? И Менги был не Менги. «Мать была права, — подумал он, — я просто глуп».

Он вышел с кладбища в конце проулка, отыскал ланды. Позже он нанесет визит дядюшке. А пока что ему хотелось побыть одному. Добраться до середины острова, пешком — сущие пустяки. На узком скалистом плато возвышались два менгира[2], похожие на пастухов в накидках. Он был рад такой встрече. Они стояли на прежнем месте, как в былые времена. И ветер кружил свой хоровод. «Ладно, — подумал Менги. — Дева Мария смотрела направо. Хватит об этом. Все осталось как раньше!»

Со всех сторон, насколько хватало глаз, простиралось море. Прямо перед ним оно вздымало белую пену вокруг рифов, где была проезжая часть Лошадиного острова. На юге начиналась непогода, горизонт заволакивало темной, как утес, тучей, но на северо-западе небо было еще прозрачно-голубым, чуть влажным, радовало сердце. Менги раскинул руки, глубоко вздохнул и вновь почувствовал радость от того, что вернулся домой, что никто, кроме него, столь безраздельно не владел этим кусочком скалы и песчаного берега. Он не мог объяснить себе, что именно чувствовал, так как порядочно прожил на свете, чтобы успеть оглянуться на собственную жизнь, но ему казалось, что он уже как бы рождался заново, что в конечном счете наступит искупление, если ему удастся безошибочно воссоздать свое прошлое. Итак, следующий этап — пещера. Она была где-то там, на западе, так как в любое время суток в той стороне дул ветер. Менги пошел прямо через ланды[3], а затем вдоль берега. Видно, он недалеко ушел от поселка — шаг у него был мелкий, как у подростка. И все же он подумал, что шел уже довольно долго, может быть, час. Пещера находилась примерно в двух километрах от дома. Он прикинул расстояние и спустился к пляжу. Надвигался прилив, но море было еще далеко. Времени вполне достаточно, чтобы по берегу вернуться в порт. И тут вдруг он понял, что ничего не найдет. Повсюду виднелись пещеры, гроты, впадины, извилины. Где таилась та самая любимая пещера? Он вошел в несколько из них, углубляясь до предела, прислушиваясь к знакомому душевному волнению. Вот эта скала перед входом, о которую разбивался вал прилива, была точно той самой скалой. Но рядом с ближайшей нишей поднималась еще одна, похожая скала. По-видимому, от того, что он стал взрослым, изменились пропорции и размеры. Можно ли теперь свернуться клубочком, как в детстве? Можно ли удержать взгляд на прежнем уровне? В нерешительности он ходил взад-вперед, наклонялся, пытаясь протиснуться в какую-нибудь расселину. Время от времени кричал: «О! О!», прислушиваясь к эху, к вибрации стенок. Так и хотелось возопить: «Это я, Жоэль!.. Я здесь. Отвечай!..» Он шел дальше, и морские блохи с легким треском ударялись об икры. Однако она ведь не исчезла, она действительно существовала. Он не придумал! Он сел на вершину скалы, уронил голову на ладони, закрыл глаза. И она тут же предстала перед его взором: немного прохладная, все еще испещренная струйками воды, она окружала его со всех сторон; он опять видел следы своих голых ног и песок, пристававший к щиколоткам, как золотистая пудра. И подступавшее море, которое омывало камни. А он был тот самый малыш Менги, который «далеко пойдет». Но не было больше ни пещеры, ни малыша. Стоило ли продолжать? Он поднялся, еще раз огляделся кругом. Помнится, были такие картинки-загадки, которые он обнаружил однажды в старинном альманахе. На рисунке — поля, деревья, и надо было найти, где прячется жандарм. Как правило, профиль обнаруживался в ветвях. Вот и пещера была где-то рядом, хотя и неуловима в нагромождении скал. «Может, остров не принимает меня», — подумалось Менги.