Осторожно — пума! - [42]

Приснилось, как два дня гуляли на свадьбе сестры. Два дня почти без перерыва ели и пили. Сон был так ясен и правдоподобен, что, открыв глаза, он не сразу понял реальную обстановку. Ветер дул вдоль долины, срывая крупные капли с хвои и листвы кустов. Шумела река. Дождь прошел, но тучи неслись быстро и низко. Желудок урчал и требовал пищи. Разувшись, он начал растирать озябшие ноги.

Нужно скорее идти, но страшила сплошная стена мокрых кустов. Сильный ветер должен быстро обсушить их — нашел Михаил оправдание нежеланию двигаться. Он забылся. Проспал, наверное, недолго, а потом встал и пошел, обходя густые кусты.

За целый день только в трех местах было что-то знакомое, и это вселило уверенность в правильности пути.

Ночь была холодной. Облака разнесло. Вызвездило. Но перед утром навалился густой туман. Спал он совсем плохо. В желудке начались боли. Холод пробирал до костей, как ни кутался в ватник и рюкзак. С рассветом начались поиски ягоды. Но она не давала утихнуть боли в желудке. Сильно докучала оскомина. По густому пойменному лесу идти совсем трудно — давила слабость. Часто путь преграждали старичные озера, их приходилось обходить и переходить заболоченные топкие понижения.

Боль в желудке становилась все сильнее. Казалось, пилят его тупым ножом. Уверенность, что сегодня он все равно подойдет к базе, давала ему возможность подолгу собирать ягоды. За два-то дня не только дойти — проползти можно эти тридцать километров.

Отличное качество — уверенность. Она придает спокойствие, работоспособность, не отвлекает на бесплодные думы и поиски других путей. Но в данном случае уверенность была заблуждением и ослепила Кучерявого, как очень многих, у которых она переходит в упрямство.

В одном месте почти из-под ног веером разлетелись рябчики. Молодые выросли. Он съел бы их сейчас тройку. Какое нежное у них мясо! Два из них уселись почти рядом на ветки и, вытягивая свои краснобровые головы, с любопытством осматривали невиданное ими существо. Но даже если бы он смог их поймать, то как их есть, когда нет ни костра, ни котелка? Через некоторое время он спугнул выводок глухарей. Громко хлопая крыльями, поднялась матерая ко-пылуха, а за ней уже совсем большие глухарята. И почему это дальневосточники считают глухарей лучше рябчиков? Рябчики Михаилу нравились больше. Но сейчас он не стал бы разбирать. Весь этот день птицы как будто сговорились дразнить его. Они вылетали из-под ног и совершенно нахально садились совсем близко. Он бросал в них палкой. Когда палка пролетала мимо или падала около дерева, на котором они сидели, птицы поворачивали головы, следя за ее полетом, и не каждая из них улетала.

В тайге считают, что все птицы делятся на два вида — съедобные и несъедобные. Съедобные — те, которых можно убить, а несъедобные все остальные. В этой долине летали только несъедобные. Он провожал их глазами и вспоминал, какие можно приготовить из них кушанья. Будь у него сейчас ружье — настрелял бы целый рюкзак и принес бы на базу…

Наступила четвертая ночь, а никаких признаков ни лагеря, ни базы не видно. Наверное, долго возился с брусникой да на рябчиков смотрел, думал Михаил. Ну ладно. Завтра уж наверняка не позже чем к обеду он подойдет к базе.

Зажав руками режущий живот, он пытался и долго не мог заснуть.

…Вдруг совершенно ясно он увидел длинный стол. Тарелки и миски, котелки и глиняные горшочки полны мясом, сметаной, варениками, жирной лапшой и галушками, пироги и молоко — чего-чего не было на этом столе! Люди за столом жадно поглощали вкусную еду. А он так устал, что стоял немного в стороне и не мог двинуть ни ногой ни рукой, чтобы достать кусок. Он хотел крикнуть: «Дайте хоть кусочек!», но рот не раскрывался…

… Холодные звезды мерцают сквозь хвою. Издали слышен шум реки.

Он рубит просеку. Рубит, рубит. Болят ноги и руки. Топор вырывается из негнущихся пальцев. А в стороне на большом костре варится мясо — полное ведро. Это копылу-ха и ее большие птенцы. Как вкусно пахнет!

— Руби, руби, — кричит Венька. — Ты моложе всех!

Он больше не может, бросает топор и тянет руки к мясу. Вот уже чувствуется его тепло. Но копылуха взмахивает крыльями и вылетает из ведра вместе с глухарятами. У него нет даже ножа, чтобы кинуть в них.

…Звезды блестят через пихтовую хвою…

Все ребята из отряда пригоршнями суют ему в рот бруснику.

— Ешь, Миша, ты самый молодой!

Он старается жевать, жевать, жевать, но не может проглотить.

Не было конца ни этой холодной ночи, ни видениям. Все они наполнены едой и невозможностью вкусить ее. Ночь не принесла отдыха. Сильно болел желудок. Он требовал пищи. Сейчас не только сырого рябчика, лягушку съел бы, но в вечномерзлой земле ни лягушек, ни червей нет.

Утренний туман разогнало быстро.

А почему солнце встало с запада? Вчера он не обратил внимания, что оно впереди, когда был уверен, что идет в северном направлении в сторону Селемджи. Михаил сидел и не мог понять: явь это или продолжается кошмарный сон. Когда же убедился, что день настал наяву, перед ним закружились кусты и деревья, как будто горы и небо вывернулись наизнанку и солнце стало ходить с запада через север на восток. Тайга и реки издевались, подсовывая вместо знакомых нехоженые места. Долго сидел он не в силах понять, что произошло. В голове не умещалась мысль, что все это время он не приближался, а удалялся от базы партии. С трудом он восстановил в памяти, что, прежде чем пойти к югу, к гольцу подходил почти с востока, значит, чтобы сократить путь и вернуться обратно в ту долину, где остался лагерь, нужно пойти на восток и перевалить хребтик, разделяющий две реки.