Осторожно — пума! - [41]

За приятным занятием Кучерявый не обратил внимания на то, что ни склон, ни лес не были похожи на те, по которым он шел вчера. Да и как заметить неопытным глазом все нюансы как будто однотипной тайги? Вечером он шел, думая о своем отряде, и не замечал, какой там лес или склон — неохотнику не бросаются в глаза таежные приметы. Склон, по которому он поднимался к вершине гольца, был крутой, поросший мелким и густым лиственничником, с ерником и багульником. Там был северный склон — селемджинский. Тут же деревья выше, кустарника меньше, а главное много брусники. Склон шел к Бурее. Это стало понятно значительно позже. Тогда же он жадно поглощал бруснику, до тех пор пока не появилась оскомина.

Раньше всегда приходилось ходить с кем-нибудь, кто лучше знал тайгу. Куда шли они, туда и он, не зная и не обращая внимания на дорогу и приметы. Сейчас же только одно стремление — вниз к реке владело им, туда, где стоят палатки.

Ребята, наверное, уже ушли к лабазу и оставили ему кулеш и чай. Пускай хоть не сладкий, но крепкий, восстанавливающий силы. А может быть, они только поднимаются на голец и где-нибудь идут рядом? Он протяжно крикнул. Ответа не было. Сложив ладони рупором около рта, он закричал изо всей силы. Повернул рупор в другую сторону. И опять молчала тайга. Видно, далеко в сторону взял. И он почти побежал под гору.

Кончился сухой склон. Лес поредел и сменился марью. Вчера еще все лиственницы стояли зеленые, а сегодня на многих из них стала пробиваться желтизна. Когда нога попадала между кочек, из-под нее выжималась вода. На кочках краснели бусинки клюквы. Голубика, кустиков которой было здесь много, осыпалась. Только кое-где среди окрашенных осенью красновато-фиолетовых ее листьев висели сморщенные синие ягодки. Михаил пошел медленнее, часто нагибался, собирая иногда прямо с земли голубичные ягоды. Но разве сейчас наберешь скоро? Это летом провел рукой на ходу по кустам — и полна горсть крупной и сочной ягоды. Сейчас голубика получила еще больше сладости, отдавала вином.

Пологий склон с марью тянулся долго и вывел к ручью, совсем не похожему на реку, около которой остановился отряд вчера. Там прозрачная вода бежала по камням и гальке, а тут, буроватая, еле двигалась среди осоковых кочек — даже дна не видно. Кучерявый подумал, что вышел к верховью реки и пошел вниз по течению. Наверняка река приведет к лагерю. Всегда нужно идти вниз по течению реки, и придешь к жилым местам. Эту истину он твердо усвоил, но не знал одного, что до поселков в сторону Бурей от этого места было не менее ста двадцати километров.

Идти по берегу совсем плохо. Высокие кочки гнулись под тяжестью тела, ноги глубоко проваливались в воду. Они давно промокли, и вода, хлюпая, выбивалась фонтанчиками из чуней. Михаил немного поднялся по склону и пошел по моховой мари. Она меняла свой буровато-зеленый летний наряд на праздничный осенний. Покраснели листики карликовой березки, яркими пурпурными пятнами блестел арктоус, верхушки кочек краснели от клюквы, кое-где червонным золотом выступали ивки. Вся эта ярко-красная долина была оторочена золотистой лиственницей. Впервые Михаил увидел таежную осень. Казалась фантастической красная долина, совсем непохожая на палево-желтые украинские степи.

Пройдено уже несколько километров, а марь не кончалась. По ней всегда трудно ходить, и тем более голодному. Не чувствуется прежней бодрости, тело ватное. Нетвердо ступают ноги и как-то лениво вытаскиваются из пружинящего сырого мха. Он поднялся еще выше по склону, туда, где больше лиственниц, а моховая перина тоньше. Но там стал гуще багульник, а это тоже не асфальт. Он присел на сухой бугорок с голубичником — таких много по окраинам марей.

Однако нужно идти. Через некоторое время долина сузилась, марь пропала. Вот наконец та самая речка, прозрачная вода быстро бежала среди камней по крупной гальке.

К самому берегу подходил лес, занимая узкую ровную площадку. Такие вытянутые сухие площадки Лунев называл террасами. На сухой террасе тоже была брусника, но оскомина не давала есть много ягод. Он клал их в рот по две-три, давил языком о нёбо и проглатывал.

Еще немного — и он подойдет к лагерю. Но время шло, речка и долина не меняли своего вида, а лагерь не появлялся. На крики никто не отзывался: наверное, все на гольце и в лагере никого нет. Шел он медленно, часто садился отдыхать, собирая ягоды. Иногда попадалась красная смородина-кислица, а изредка уже сошедшая жимолость. Срывать их удобно — высокие кусты не заставляли нагибаться. Они разнообразили брусничное меню. Отдельные ягодки жимолости, такие же сморщенные как и голубика, приятно-горьковатые.

Он совсем потерял чувство времени. Сквозь толстый слой облаков не было даже намека на солнце. Неожиданно рано стало смеркаться, и опять начал накрапывать дождь. От частых криков уже саднило в горле и голос стал не столь громким.

Дождь пошел сильнее. Страшно было мокнуть на ночь без надежды обсушиться у костра и согреться в спальном мешке. Михаил устроился на ночь в группе густых елей. Уснуть так же быстро, как вчера, не удалось. Он перебирал в памяти подробности похода и внешнего вида лагеря. За весь путь по долине сегодня он не видел похожих мест, хотя речка наверняка та же. А может, ручей в долине с марью был притоком той речки и он вышел к реке ниже лагеря? Ну все равно нужно идти вниз по течению. В тридцати километрах от лагеря на той же речке расположилась база партии. Если не в лагерь, так на базу он все равно попадет. Правда, идет он медленно и тридцать километров в один день уже не пройти. Но не было сомнения, что единственно правильный путь лежал вниз по долине. С этим он и заснул.