Осторожно — пума! - [27]

Проработали еще день. Мясо нашлось в количестве, достаточном для обоняния и дегустации бульона.

На другой день голодные люди тронулись к лабазу напрямик. День шли, часто присаживаясь для отдыха. Надя пользовалась остановками, чтобы вести обычную работу. Она записывала наблюдения, отсчеты анероида, продолжала дешифрировать аэрофотоснимки и только не стала требовать земляных работ. Она не хотела больше возвращаться сюда и делала все возможное для этого.

— Ну и девка упорная! — сказал кто-то. — Это надо же, голодная, а все пишет и пишет.

По мере приближения к лабазу, несмотря на общую усталость настроение начало подниматься. За несколько километров до него, с трудом преодолеваемых отощавшими людьми, все разговоры сосредоточились вокруг пищи и отдыха.

В воздухе как будто уже разлился аромат консервированной тушенки с бобами, и эти сладкие мечты вызывали слюну.

— А уж завтра, Надежда Ивановна, давай выходной. Камней накалим. В палатке баню сделаем, попаримся, отоспимся и уж наедимся за всю неделю.

Когда солнце подготовилось уже нырнуть за сопку, где оно обычно коротало ночь, отряд спустился в ту долину, где на аэрофотоснимке было обозначено место лабаза. Километровую полосу мари, отделявшей прибрежный лесок от склона сопки, прошли быстро. Узкая полоска густого пойменного леса и вовсе не представляла никакого труда для преодоления. Вот сейчас за поворотом, на излучине маленькой речушки должны открыться зеленая полянка и величественное сооружение на трех лиственничных стволах со спиленными вершинами, до отказа набитое сухарями, мукой, разными крупами и консервами, сахаром и махоркой. Об этом лабазе как о самом богатом все много наслышались от хозяйственников еще в Свободном.

Вот полянка. Вот они три очищенных от коры белых лиственничных столба…

— Что такое? Тут, видать, снег шел.

Вся поляна была грязно-белая.

— Нет, братва, это не снег. Это мука!

— А где же лабаз?

— А вот он — одни бревнышки остались.

Вокруг столбов валялись бревна с вырубленными ячейками для связи, но не связанные. Среди разрозненных бревен серели щепки разломанных ящиков, клочья кулей, помятые консервные банки.

— Какая же это подлюка наработала?

— Да медведь. Вот его следы.

— Но хоть консервы-то оставил?

Медведь с зимнего сна был настолько голоден и, наверное, настолько обрадован лабазу, что повеселился здесь вволю. Разрушив надстройку на столбах, он съел, что можно было съесть. Двух кулей с сахаром как не бывало. Не осталось ни одного сухаря от нескольких ящиков — только изодранные куски фанеры валялись в самом хаотическом состоянии.

— Как только не подох, паразит, от обжорства?

— Тут, наверное, целое стадо медведей ужинало — ведь всю крупу пожрали.

— Ас кулями с мукой, наверное, в футбол играли.

Действительно, мучные изодранные кули валялись в разных местах поляны, а мука, превратившаяся в крошки засохшего теста, покрывала почти всю поляну.

— Братцы, а консервы-то тю-тю, он их испоганил.

Несколько сотен банок различных консервов были помяты и прокусаны медвежьими зубами.

— Ты, смотри, сгущенку высосал, а тушонка протухла!

— Вот ведь идиот, ну прокусил одну-две, видит — не съесть, оставил бы остальные, так нет же — все перекусал!

Из целой груды банок ни одна не была пригодна к употреблению после медвежьего пира.

Когда последняя надежда найти хоть что-нибудь съестное на месте бывшего лабаза полностью испарилась и до людей наконец дошло, что ни сытного ужина, ни завтрака, ни долгожданного выходного дня не будет, они повели себя по-разному.

Начальница сидела на пне, разложив аэрофотоснимки, и рассчитывала расстояние до двух других лабазов и до таежной базы партии. Она взвешивала все возможные случайности и варианты решения, наиболее выгодные для выполнения задания, чтобы не делать пустых маршрутов. Но нельзя было и рисковать людьми. Идти к вспомогательным лабазам ближе, чем к базе, но кто может поручиться, что, приобретя опыт бандитизма, медведь не разгромил и те, а они были в противоположном направлении от таежной базы. А если и те лабазы разгромлены, то и работу сорвешь, и людей можно потерять, да и самой не поздоровится.

Один из практикантов мрачно молчал. Другой проклинал хозяйственников.

— Безмозглые дураки! Серая бездарность! Не догадались вбить гвозди в столбы! Ведь и ребенку ясно, что в тайге медведи умеют на лесины лазить.

Действительно, то ли от неопытности, то ли от безответственной беспечности, а возможно, и просто потому, что забыли захватить с собой гвозди, устроители лабаза не сделали необходимого предохранительного приспособления от медвежьих погромов. Впрочем, это сейчас, после колоссального опыта исследовательских работ в тайге и горах, стало правилом при организации таежных лабазов забивать в столбы гвозди и отпиливать их шляпки. Захочется медведю пообедать на дармовщину, подойдет, уколет лапы и отойдет не солоно хлебавши. А в те времена как-то не было такой установки — надеялись, что медведь не сумеет преодолеть лабазного карниза на гладких столбах, и более существенных мер не предпринимали для охраны складов. И как показал опыт, попадались особенно натренированные медведи, преодолевавшие и очищенные от коры столбы, и карнизы, и ухитрялись растаскивать казенные продукты, срывая планы исследователей.