Оставшиеся шаги - [8]

Когда братья Морозовы возвратились из школы, на двор опустились тяжелые осенние сумерки, а потом врезал проливной дождь. Стараясь попусту не шуметь, снимая ботинки в прихожей, Кирюха отправил брата в ванную мыть руки, а сам прошел в комнату к матери.

Мамка лежала на кровати навзничь и Кирюхе показалось, что она не дышит.

— Ма! — кинулся он ей на грудь. — Мамочка!

— Господи боже ты мой! — подскочила мать. — Чего стряслось-то, оглашенный?!

Из Кирюхиных глаз в три ручья брызнули слезы, он уткнулся матери в грудь и стал беспрерывно и натужено всхлипывать.

— Да ты чего? Случилось что ли чего? А где Андрей, что с Андреем?

— Да ничего, руки он моет, все нормально, — не поднимая головы хлюпал в одеяло Кирюха. — Все нормально, мамка, ты только не умирай. Пошли бы они все к черту! И Лизка со своей благополучной семьей, и этот ее Джерик, и все. И все игровые приставки, компьютеры, «Макдоналдсы»… Главное, ты не умирай!

— Перетрудился ты у меня, сынок, — разглаживала Кирюхины волосы мать, — а умирать мне ни к чему, завтра у вас выходной. Я выздоровела, Кирка, сегодня у врача была, говорит, практически здорова.

— Правда? — заулыбался мокрющими от слез глазами Кирилл. И тут же посерьезнел: — Нет, ты еще пару дней дома посиди, не случилось бы осложнений после болезни. А мы еще дня два-три с Андрюхой повкалываем. Правда, Андрюха? — обратился он к появившемуся из ванной младшему брату.

— Законно, — серьезно ответствовал Андрей. — Мам, поесть бы чего.

— Сейчас, мои хорошие, бегу.

Она вытерла ладошкой все еще мокрое от слез лицо Кирюхи и крепко его поцеловала:

— Вырос ты у меня, сынок, совсем вырос.

Тягомотина

Он так часто рисовал на бумаге висельников, выстреливающие пистолеты и шрамы на запястье, что впоследствии стал побаиваться самого себя.

«Скажите, как пройти к метро?»

Девушка, милая девушка с длинной косой… Господи, он и ее испугался!

Только немножечко приняв вовнутрь алкоголя, он еще как-то распрямлялся, начинал говорить, рассуждать, даже строил какие-то планы на завтра или на понедельник, ибо был уверен, что новую жизнь целесообразнее всего начинать именно с понедельника. В понедельник он покажет девушке дорогу к метро, в понедельник он позвонит, в понедельник он стукнет кулаком…

А понедельники шуршали, как осенние листья под ногами, понедельники навязывали ему свои правила, тем самым пугая и возвращая его снова к висельникам, шрамам и несуществующим пистолетам.

Мир несовершенен, — философствовал он, — поэтому жизнь несовместима с рассудком.

Но не застрелиться, не повеситься, даже спиться он был не в состоянии, и продолжал, продолжал и продолжал… Тягомотина длинною в жизнь.

Мир, что ж ты так несовершенен-то, а?

Котенок

Две девчушки, тискающие черного с ладонь величиной котенка, уверенно шли на нее, за пять шагов до сближения заглядывая ей в глаза. Мол, какая это тетя, ничего, мол?

— Извините пожалуйста, а вам котеночек случайно не нужен?

— Не дай бог! — загородилась она от девчушек ладонями. — Не дай бог!

«Паршивая тетка!» — опустили глаза девчушки и побежали дальше пытаться устроить судьбу два дня назад подобранного ими на улице котенка.

«Паршивая тетка» попав ключом в замочную скважину своей двери, слегка толкнув ее крутым бедром, влезла в свою малюсенькую куцую однокомнатную квартиру.

И вовсе не такая она еще тетка, и совсем даже и не паршивая, — думала она, осматривая себя после душа в большое, неизвестно как втиснувшееся сюда зеркало, прилаженное к единственной свободной стене крошечного совковского совмещенного санузла.

Вот еще, вздумала любоваться, — по-старушечьи ругнулась она на себя, — вертушка!

А котеночек, и правда, очень хороший. Она вспомнила, как двадцать пять лет назад на даче, ребята, ее дачные знакомые, поймали и смеха ради убили такого же маленького симпатичного котенка, и как она после этого три дня и три ночи по нему плакала. Сердце ее сжалось в комочек и стало сейчас, ей показалось, величиной как у того самого, убитого маленькими ублюдками котенка. Не дай бог. Не дай Бог!

Полет

Зарядили дожди и заныли зубы. Это октябрь. В ненастье-то и так настроение — плюнешь да не подберешь, так что уж говорить о мокрой осени:

А сегодня, сегодня денек-то какой — одно сплошное загляденье, поцелуй Фортуны.

Сегодня, только сегодня, сейчас, завтра будет поздно. Эксперимент под названием «вне завтра». Первый — пошел!

Ну, чего ж еще пожелать? Погода замечательная, пятнадцать этажей и все мои, никому не отдам. Лифт — банально и просто. Лестница. Дыхалка, конечно, уже не та, но не могу же я отказать себе в последнем удовольствии.

«Ах, дорогой мой, тебе надо поберечься после инсульта!»

Не надо мне беречься! Надо успеть переворошить душою всю жизнь, перебрать ее, как сейчас ноги мои перебирают ступеньки лестницы на крышу моего пятнадцатиэтажного дома. Моего дома!

Первый этаж — это смутно, это детство и поэтому не стоит долго на нем задерживаться.

Дальше тоже мало интересного. Или, впрочем, может быть, именно интересен процесс моего формирования. Вспомнить и сопоставить. Да зачем? К черту всю философию, да все, все к черту!!!

…… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …Боже мой!