Оставшиеся шаги - [7]
— Смотри, кореш дорогой, как бы твоя честная жизнь не довела тебя снова до цугундера. Главное, насчет жены не тушуйся, ну ее. Лучше брось и не горячись. Мужик ты не слабый, везде жить можешь. Держись. Счастливо тебе, сынок!
И покатился поезд.
— Ну, привет, — встретила его на пороге Сима дежурным поцелуем в ще-ку, — ты молодец, что позвонил, только, извини, я ничего не успела. Много работы. Там все найдешь в холодильнике. Пока, до вечера.
Он открыл холодильник и его своротило от обилия водок, марочных вин и сервелатов. Со злобой грохнул дверцей и с холодильника упала и разбилась ваза красного стекла. Он пнул по осколкам ногой и выскочил на улицу. В магазине приобрел бутылку портвейна «три семерки», шмат колбасы и буханку ржаного хлебца. Не стал на улице, все же, только что «оттуда», значит, пришлось возвращаться праздновать домой.
Вечером вернулась Сима. Он привлек ее к себе, но она выскользнула, мол, от тебя разит дешевой бормотухой, и, знаешь, я немножечко отвыкла, понимаешь…
Он не понимал, он силился понять, исподтишка, по-волчьи рассматривая ее, вышедшую из ванной, в прозрачном, подчеркивающем контуры ее тела одеянье, на въедающиеся в ее плотную задницу черные кружева трусиков, на подрагивающие соски ее огромных грудей, на вкусно пахнущие влажные длинные волосы:
Ко дню ее рождения он преподнес ей букет из необычно синих роз, помогал готовить, накрывать на стол, приветливо встречал гостей — троих лоснящихся мужиков («Познакомься, это мои сотрудники!») и тещу, Розу Моисеевну.
В разгар праздника они вышли с Розой Моисеевной покурить на кухню:
— Володя, я знаю, вы порядочный человек…
— Мало вы меня знаете…
— Володя, конечно ужасно, что Сима обсуждает это со мной, она обманывает вас, Володя…
— В каком смысле? — попробовал не понять ее Владимир.
— Все. Домой! — теща бросила недокуренную сигарету в раковину.
В три часа ночи Владимир перемыл и убрал посуду и расставил мебель по местам. Потом присоединился на кухне к Симе, выпивающей коньяк и посасывающей кислый лимон.
— Разреши? — он наплескал себе полфужера.
— Тебя долго не было, я полюбила… — нехотя призналась она.
— Сразу всех троих или, все же, как-то по очереди? — лениво поинтересовался он.
— Ничего ты не понимаешь, уголовник. — У нее довольно здорово заплетался язык. — Все. Спать.
— Спокойной ночи.
Через тридцать шесть минут он подошел к ее постели с длинным кухонным ножом в правой руке, левой рукой откинул одеяло, немного полюбовался крупным соском ее груди, подрагивающим от ударов ее сердца, потом быстро ввел острие ножа в место под левой грудью.
— Ахх-хрр! -сказала она.
— Сука, — объяснил он ее выкатившимся от ужаса глазам.
Соскальзывающая с ее ночного одеяния кровь растекалась на простыне черным некрасивым пятном.
Он вошел в кухню, тщательно отмыл холодной водой нож, допил свой коньяк и, в чем был, вышел на прохладный, залитый лунным светом двор. Докурив «Беломорину», он медленно, не морщась от боли, а даже с каким-то интересом стал вводить в себя нож, стараясь попасть им в самое сердце. Закружилась голова и он взял в руку горстку мокрого первого снега, чтобы приложить его ко лбу, но чуть оторвавшаяся от лавочки рука замерла на секунду в воздухе, а потом зависла в небытие.
Совершеннолетие
Кирюха высыпал из картонной коробки грязные и мокрые листья в большой мусорный контейнер, когда из четвертого подъезда в беретике с приколотым маленьким пуделем вышла «его разлюбезная» Лизка Фомина. Он установил коробку на самопальную тележку из старой детской коляски, поднял с земли и прислонил к дереву метлу на длинной ручке, махнул рукой своему младшему — Андрюхе, мол, «я щас» и не спеша приблизился к курносой своей «зазнобе».
— Доброе утро, Лиза.
Заметившая его девочка отстегнула с поводка Джерика, маленького японского хина, потом оценивающе мазнула по нему глазками сверху вниз:
— Привет, Морозов. Вкалываешь? Джерик, гулять! Пока, труженик.
— Пока, — грустно отвечал Кирюха, возвращаясь к своей метле и в который раз негодуя на себя по поводу — зачем он влюбился в эту курносую Лизку.
А влюбиться пятнадцатилетнему человеку — раз плюнуть! Вот Кирюха и плюнул, да не туда попал. Кирюхин отец три года назад сгорел на работе по пьянке, а Лизкин ездит на «Опеле», иногда даже в школу ее подбрасывает, хотя до школы-то пять минут ходьбы прогулочным шагом. Кирюхина мать — дворничиха, встает в пять утра, вкалывает за гроши, с товарками своими грызется за участки, чтобы побольше их, грошей этих выходило, и сколько она за месяц зарабатывает, Лизка, наверное, за один раз в «Макдоналдсе» прожирает. А Лизкина мать и вовсе нигде не работает. Кирюха видел — выйдет во двор с собачкой погулять, сядет на лавочку и неотрывно в зеркальце себя разглядывает. Тьфу!
Кирюхина мамка чего-то хворает. Несмотря на ее упорное сопротивление, он сам вызвал ей врача, сам сходил в аптеку и все необходимое там купил, сам лечил ее, ставил горчичники, вовремя напоминал о приеме лекарства, ну и все такое. А поскольку основным тезисом материнского протеста против вызова врача была, конечно же, работа, Кирюха и сгоношил младшего братишку, десятилетнего Андрюху на труд и на подвиг ради заболевшей матери. Вот они и вкалывали вдвоем до школьных уроков, благо учатся во вторую, а иногда, если чего не успевали с утра, то и после занятий.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.