Оставшиеся шаги - [5]
А она, задорно взлохмачивая копну своих густых пахучих волос, засмеялась звонко и спросила:
— Ну как?.. Гожусь я тебе в дочки?.. А ты? Как думаешь, в отцы мне, все же, годишься?…
— Гожусь! Гожусь… Милая моя королева, родное мое величество!
— Ладно, посиди тут… Я все-таки чай организую, кофе у меня еще растворимый… Утро уже. Сейчас усядемся и я тебе все-все буду рассказывать…
Он сидел. Он сидел, рассматривая до подробностей детали так давно знакомой ему комнаты… И он вспоминал… С неописуемой болью и с неописуемым счастьем вспоминал… Все!
— Папка! Тебе чаю заварить зеленого или черного?! — врезалось сладкой миной в его голову…
Папка…
Он резко, глубоко и озвучено вздохнул, словно не просто услышал, а проглотил, пропустил это слово, ему подаренное и торчащее теперь в самой его сердцевине… Торчащее, и целиком не помещающееся внутри… И в доказательство неумещающейся его радости, словно из двух игрушечных водных пистолетиков выбрызнулись пара пучочков слез, а следом он как бы со стороны услышал собственный вой через судорожно сжатые челюсти. Душа его, освобождаясь от привычной неустроенности, заполнялась чем-то новым, необходимым, пока непонятным, но очень-очень дорогим!
Вера поставила перед ним на стол пару чашек и чайник, присела рядышком и, подперев подбородок кулачком, разглядывала его — хлюпающего, нового, родного.
Начинался день.
Мишутка
— Ты что, дурак? Столько лет прошло, а ты денег не берешь!
— А ты что — шибко умная стала на своем бабле сидючи?.. Сказано тебе — заказ оплачен, работа выполнена. Забирай его, своего любимчика, и весь разговор! Мать-то тогда последними своими грошиками расплачивалась, а это уже не то, что твои эти вот, — старик кивнул на несколько купюр в ее наманикюренных и лоснящихся пальчиках, — материны-то подороже твоих были… Их-то я тогда, провожая до дому, обратно в карман ей засунул, а вот твои не возьму! И не проси!
— Вот видишь, у нее не взял же тогда, так сейчас бери!
— А она мне не чужая была! Любил я ее шибко при живом-то муже! Грех! Она мне не чужая была, а ты вот — чужая! Забирай его и уходи с богом!
Господи, вот чудила-то грешный! — костерила она старика, наблюдая ливневые потеки за лобовым стеклом своего надежного «Ниссана», а сама прижимала к щеке плюшевого, любимого по далекому детству, мохнатого Мишутку… Она заглянула в его пуговичные, потрескавшиеся от времени глазенки, и тут так все сразу подкатило и к сердцу и к горлу, что нестерпимо понадобилось разреветься, но вместо этого она вырубила зажигание, чтобы лучше услышать то, что творилось в ее душе. Выходило, что глаза ее застила боль того чудилы грешного, восстановившего так давно разодранного чуть ли не в клочья Мишутку. Мишутка ты, Мишутка… Ну, здравствуй, мой маленький дружок!
А это?.. Нет, это вовсе не слезы. Это просочившиеся через надежное лобовое стекло нескончаемые ливневые потеки…
Рассказать маме?.. Неужто сама не знает?.. Конечно, знает! Зачем же соваться в чьи-то корючки давно забытых дней?.. А мама старенькая… А такое вот — настоящее — не забывается никогда, поэтому никогда и ничего не нужно да и нельзя рассказывать маме…
Она приводила в порядок свои думки, а заодно и лицо от «просочившегося дождя» как раз в тот момент, когда последние уже капли добросовестно отбарабанили свое соло на асфальте, а старик стучал ей в стекло и с ребячьим озорством манил ее пальцем.
— На, отвези мамке, она любит…
— Что это? — спросила она сторонне, неотрывно любуясь его припрятанной в усах улыбкой, ощущая ладошкой шуршание нетяжелого пакета…
— Сушки с маком. Она любит. Отвези, пожалуйста…
…и как была, как была — с Мишуткой в одной руке и с баранками в другой, она обняла его за шею и прижалась щекой к его небритым колючкам:
— Я тебе не чужая! Слышишь, старик? Не чужая! Я же помню как ты ездил со мной на Красную Площадь на праздники, на салют… Помнишь?.. Я сидела вот здесь, вот прямо здесь, на твоей шее, и каталась на тебе по разукрашенной разноцветными лампочками Москве!.. Как хорошо мне с тобой гулялось, смеялось и пелось!.. Помнишь?.. Я никогда этого не позабуду, старик! Ты мне не чужой! И никакой ты не старик. Ты — ангел! Ты мой ангел!
По его оттаявшим глазам она поняла, что старик услышал ее и для жизни этого вполне достаточно. Для жизни! Как-то так оно у нее выходило, что все, вроде бы, в порядке и все на местах, а вот сама жизнь вовсе не складывалась… И дело вовсе не в мужчине, не в семье и не в друзьях, а, вот именно — главного чего-то не было! Нужно знать его, свое главное, найти его, определить, отыскать, отрыть из кучи перепутанных проводов повседневности… В поисках своего главного она и возвратилась в прошлое, в свое детство и к своему Мишутке… И к нему… К нему, так много значившему в жизни мамы… И до сих пор… И вот сейчас…
— Все, садись, поехали… Чур сегодня катаю я. Пожалуйста, разреши мне покатать тебя! Как ты меня тогда — помнишь?..
Он кивнул и, обойдя машину спереди, плюхнулся на удобное сиденье, залихватски хлопнув дверцей:
— Погнали, девочка! Мы вместе!
Похороны
Хоронили хорошего человека, отца троих детей, деда восьмерых внуков, работягу и семьянина. Вдова его сидела у гроба на непрочном табурете, сложив на коленях руки и уставившись в одну точку. Глаза ее, казалось, чего-то ждали. Казалось, что ждали они появления из этой точки его, живого и здорового, тем более, что при жизни он вовсе не умел хворать, а коли становилось ему плохо, все он порывался выйти на улицу, дабы не обременять близких. Она тогда всплескивала руками, удерживала его, беспокоилась и тайком плакала. «Ну, чего ты, Маруся, — бывало, погладит он ее по седой голове, — я только пройдусь немножечко и пройдет. Пройдет, Маруся, не боись».
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.