Оставшиеся шаги - [4]

Нет, Глеб никогда не бабничал и не гонялся за всеми подряд юбками!.. Если выбирал, то, разумеется, по душе… По душе! А все остальное — потом! Одинокий… Одинокий собиратель родственных бабьих душ…

Серьезно?.. Серьезно случилось. Однажды. Нельзя сказать, что он, дескать, такой однолюб… Дескать, кроме Аленки, у него и быть никого не было… И что, мол, Аленку он свою ждет там и любит там ее всю свою жизнь… Нельзя! Как-то оно пришло, посветило ярко и трепетно, с надеждами, со счастьем великим осознания настоящей любви, настоящего такого и правильного чувства… Пришло — посветило — ушло. Чего только в жизни не бывает, чего не случается! Ну, ушло… А жаль. Где она?.. Что она?.. Интересно было бы узнать… Или уж не очень интересно — думать, ворошить, вспоминать… А то ведь зацепится подробность за подробность, и пошла-а — бессонная ночь… Верка напоминала Аленку двумя бессонными ночами с несостоявшимися подробностями. Затуманенными, легко ощутимыми, не перевариваемыми… Плевался все потом ходил — и чего оно вдруг?… Тьфу ты — глупости какие глупые! Тьфу…

— …..потому что мне очень-очень надо знать о тебе все!

Это пока он шмурыгал корявым веслом по бурным волнам своей памяти, Верка все что-то говорила, стоя у окна и наблюдая какую-то там уличную жизнь…

— Зачем? — как-то очень кстати и вовремя он подсоединил свою вилку к сети разговора… Ничего не пропустил, интересно?..

— Затем, что мне нужно знать твое отношение к жизни, иначе — все ли твои ошибки случайны…

Стоя у окна, она все куда-то всматривалась, всматривалась… Будто что-то выискивала на шумной и хлопотливой улице… Будто бы кого-то искала на ней…

— А теперь мне пора… Домой, — спохватилась она, улыбаясь чему-то там своему, найденному что ли только что из открытого окна его одинокой квартиры…

— Я провожу… Почему ты никогда не разрешаешь провожать тебя?.. И я ведь до сих пор, за полгода наших совместных бдений так и не узнал где ты и что ты…

— Узнаешь еще, в чем проблема…

— А когда?…

— Видимо, очень скоро…

— Что у тебя завтра?..

— А я не знаю… Завтра суббота, я выходная и не знаю куда себя деть…

— А я к матери на дачу. Жарища… Помочь ей там чего…

— Я с тобой!

— Ты сбрендила, дурындушка?… И как я ей тебя представлю?

— Да, да, да… Правильно… Знаешь, ты не обращай на меня внимание. На меня порой глупость всякая находит. Я ведь королева — сам сказал. Значит, мне можно.

— Ну да, ну да, ваше велико…

Она осторожненько приподнялась на цыпочках, чтобы достать улыбчивыми губами до трехдневной небритости неухоженной щеки…

Привычный маршрут — три троллейбусных остановки лучше всего преодолевать пешком… Больше времени на размыслюшки…

Ну, а чего плохого-то? Ничего! Она вполне самостоятельная, значит — ничего ей от него не нужно такого… А он очень одинокий — это сразу видно… Может потом, конечно, спросит — а чего, мол, раньше?… А! Она выкрутится, соврет чего-нибудь… Он хороший… Хороший! Просто не знал ничего. Не знал ведь! И не виноват ни в чем… Нет, не виноват!

Так она и просидела всю ночь под маминой любимой настольной лампой… Мама смотрела на нее с большой настенной фотографии тепло и вовсе не осуждающе. Ведь тогда, совсем недавно, когда она стала приводить сюда того, причинившего ей настоящую боль, мама смотрела не так. Строго и требовательно… Страшно… Но Вере это показалось каким-то наваждением… Ведь она полюбила тогда… Просто мама немножко ревнует, — сказала она самой себе, — и все уладиться… А мама, как и при жизни, оказалась права! Теперь мама смотрела хорошо. Значит, Верка все делает правильно!

Так она и просидела всю ночь под своими воспоминаниями… Все думала, думала… Летняя ночь ласкала легкие шторы и не растворяла всего накопившегося ни на чуть-чуть…

Завтра надо будет…

Но половина четвертого утра развеяла всю эту муть требовательным и громким стуком во входную дверь!

— Ну заходи, заходи… Чего мнешься?… Проходи уже давай, я пойду чайник на огонь поставлю.

Глеб стоял перед ней соляным столбом и бледность его лица здорово походила на автопортрет покойника…

— Давай, давай… — она улыбнулась, шмыгнула носом и выскользнула на кухню.

— Пахнет, — сказал он ей, вернувшейся тут же из кухни к нему. Он стоял перед настенной фотографией мамы, — от тебя пахнет Аленкой… Я вот только сейчас это понял…

— Давно догадался?..

— Я вот сейчас… Только что! Я бежал… Бежал к тебе… Бегом… Быстро… Потом сидел на нашей лавочке там, внизу… Сидел, никак все отдышаться не получалось… Сердце… Чуть не обронил… Я… Верочка… Я не знал… Не знал я! А Аленка где?… Где?…

— Мама умерла. Пять лет уж как умерла… Ты не психуй так, успокойся. Я ведь в курсе. Мама мне прямо все-все по полочкам разложила. Просто я долго собиралась. А тут нехороший один случай подвернулся, и я поняла, как-то вдруг вмиг повзрослела и как-то вдруг поняла — что такое одиночество. Вы не виноваты — ни ты, ни, тем более, она. Просто все так вышло. Плохо или хорошо, а вышло — и все!

Глебу сейчас захотелось не то, чтобы обнять ее, такую светлую, такую родную, а захотелось как-то даже укрыть всем собой, чтобы ни одна пылинка не упала на ее волосы, чтобы ни одна дождинка не коснулась ее плеча, чтобы…