Осоковая низина - [83]

— Симсон!

— Ну черт!

Симсон сигналил, тискал резиновую грушу. Лицо его сияло улыбкой счастливейшего человека на свете.

— Здравствуйте, друзья! — крикнул он, высоко вскинув руку.

Не успели люди опомниться, как Симсон вытащил из коляски ящик пива и, прижав его к животу, огляделся, куда бы его поставить.

— На колоду ставь!

— Свалится.

— На землю!

Все чувствовали себя неловко, лишь у одного Брувериса в глазах мелькала ухмылочка.

— Сейчас мы новый мотоцикл обмоем!

— На новый он, правда, не смахивает.

Видно, мотоциклу от старого хозяина немало досталось — крылья перекошены, выхлопная труба и коляска помяты, краска кое-где облупилась.

— Я приобрел его сегодня.

— Куда же ты на этой тарахтелке подашься? В Америку?

Подождав, пока раскупорят бутылки, Симсон торжественно начал:

— Дорогие друзья! Какое сословие быстрее других наживает в Латвии деньги? Торговцы, известно. Единственный, кто здесь, в Болгарии, не обрабатывает землю, это Дронис. Потому что гораздо прибыльнее, чем в земле ковыряться, снабжать население нужными товарами.

— Так ты бы его лавку купил, а не мотоцикл.

— Я буду конкурировать с ним! Использую его самое слабое место. Пока Дронис в своей лавке, в бывшей гракской корчме, сидеть будет да покупателей дожидаться, я сам ко всем ездить буду.

— Пиво предлагать?

Симсон пропустил замечание мимо ушей.

— Почему раньше по деревне коробейники ходили? Чтоб крестьянам всякий раз, как кусок мыла или катушка ниток понадобятся, в город не ездить.

— Ну, на нитках и мыле, братец, далеко не уедешь…

— Как бы тебе самому голову не намылили…

— Зачем одними иголками да мылом торговать? На побережье рыбакам, к примеру, салаку девать некуда, дальше, чем до Бруге, им на лошадях не увезти! А где-нибудь в глубине страны крестьяне в то же время только соленую селедку едят.

— Стало быть, ты в глубинку эту салаку повезешь?

— Все что надо повезу.

Симсон вздохнул.

— Сегодня, в наш современный век, странствующему торговцу всех пешком не обойти и на лошади не объехать. Мотор нужен. Вот так!

Симсон самодовольно хлопнул ладонью по бензиновому баку.

Люди украдкой перемигнулись. Они не стали высказывать то, что думали: только огорчать благодушного человека. А ведь в ящике еще стояли нераскупоренные бутылки.

Петерис пить отказался. Взял ведро о грязным бельем и мокрым полотенцем и ушел.

— Эй, Петерис, ты чего? Заболел?

— Да что-то не хочется.

Перед юрьевым днем Петерис поехал за Алисой. Ильмара пока решили оставить у Эрнестины. Было грустно расставаться с матерью, не только с матерью, но и с тусклым окном, голыми белыми стенами и красным кирпичным полом в коридоре. Тут оставались покой, тишина, полные неторопливых мыслей дни и ночи и какие-то большие, несбывшиеся чаяния. Артура не было дома, он работал сейчас на лесопильной раме, и Алиса, садясь в повозку, даже была довольна, что он не видит, как она уезжает.

Всю дорогу Петерис говорил о работах, сделанных и предстоящих, о том, что Дронис затеял шикарный дом, для которого трудно материалом запастись; опасался, что в следующем году, когда надо будет возобновить контракт, Дронис повысит аренду, потому что собирается ставить новый хлев.

— Но ведь лучше будет. Не придется так тесно, как раньше, жить.

— Мне-то один черт. Я могу как угодно жить, — отвечал Петерис.

При виде знакомых соседских домов Алиса испытала нечто вроде радости свидания, но, когда, миновав сарай «Тилтиней», с пригорка увидела постройки «Апситес», вспомнила почему-то старый жакет: чтоб от него в комнате не пахло, Алиса вешала его в сенях. С утра он был холодным, сырым, а зимой промерзал. В хлеву рукава жакета оттаивали, становились неприятно мокрые и липкие.

Лизета вышла встретить ее во двор. Алиса поцеловала свекровь, поздоровалась с Женей. Она видела девушку впервые.

— Долго тебя не было, дочка.

На кухне как будто ничего не изменилось, только в нос ударил непривычный резкий, кислый запах. Алисе бросились в глаза грязные, замызганные ведра для свиного пойла. И пол затоптан, совсем серый.

В комнате больше нет кроватки и столика Ильмара, засиженное мухами окно с прошлого лета никто не мыл.

В хлеву коровы Алису не признали; когда она попыталась их погладить, они пугливо вытаращили глаза. Индра даже засипела и больно хлестнула Алису хвостом по лицу. Забитый доверху навозом, хлев выглядел тесным.

— Коровы-то гладкие, — похвастал Петерис, не дождавшись от Алисы одобрения. Он, улыбаясь, водил Алису по «Апситес», точно долгожданную гостью.

На обед Лизета нажарила оладий. Несколько баночек клубничного варенья, сваренного свекровью, уже давно съедены; оладьи макали в сахар и запивали молоком.

— Я помою посуду, — вызвалась Алиса.

— Поживи первый день барыней. Еще намоешься посуды всласть.

Алиса все же взялась за полотенце.

— Коли хочется, так вытирай!

Петерис сидел за столом, точно в праздник, все улыбался.

— Женя уйдет, тогда мне опять в свой угол перебираться, — заговорила Лизета.

— Почему же, мама? Можешь в комнате остаться. Я за занавеску пойду.

Было видно, что Лизету предложение Алисы не очень огорчило.

— Ну, конечно. Откуда нам знать, выздоровела ты или нет. Уж лучше врозь. Но там пока еще спит Женя!