Осоковая низина - [73]

— Стало быть, она так и ничего не сказала?

— Нет. Абсолютно ни слова.

Нелда стояла рядом и слышала весь разговор. Она только взглянула на Эрнестину и тут же опустила глаза. Взгляд этот Эрнестине был хорошо знаком. Так Нелда обычно делала еще в детстве, когда ее уличали во лжи.

— Зайди на минуту ко мне! — сказала Нелда, чуть помявшись, и повела сестру к себе на квартиру; желая усилить впечатление от того, что собиралась сказать, усадила сестру в страшно потертое, скрипучее кресло.

— Последнее желание матери — это выдумка Рудольфа. Он хотел, чтобы ты присутствовала при вскрытии завещания.

— Мать велела составить завещание?

— Да.

Поведение Нелды казалось Эрнестине все более подозрительным.

— Тебе известно, что в завещании написано?

— Я его не читала.

— Но хоть что-то знаешь?

— Ничего я не знаю. Все это уладить помог маме Рудольф. Если там что-нибудь окажется не так, я тут ни при чем. Могу тебе только сказать, что по уходу за матерью я ничего для себя не имела и на маму никак не влияла.

Мать еще лежала на своей кровати, не успев остыть. Говорить о каких-то подробностях, касающихся наследства, Эрнестине было противно. Она поднялась и вышла.

Явился Рудольф, обнял и расцеловал Эрнестину, носовым платком вытер глаза. Затем приглашенные старушки обмыли покойницу и обрядили в смертное, уложили с помощью Рудольфа в гроб. Гертруда покоилась в домовине в черном платье с псалтырем на груди, в отблеске горящих свечей лицо ее казалось торжественно чужим.

Рудольф пригласил пастора. В немногих словах тот помог усопшей проститься с возлюбленными чадами и скорбящей обителью, где та прожила свой век в труде, любви и заботе о ближних. Затем гроб закрыли, снесли по узкой лестнице на двор и увезли в кладбищенскую часовню.

Поздно вечером, когда все уже было кончено, осиротевшие дети вернулись на квартиру Гертруды.

— Возблагодарим нашу почившую в боге матушку за любовь и заботу, — сказал Рудольф, молитвенно склонив голову.

Затем подошел к шкафу, порылся немного и вынул, большой заклеенный конверт, вскрыл его и велел племяннику Эмилю, только что приехавшему из лауцского санатория, прочитать завещание вслух.

«Выписка первая из актовой книги рижского нотариуса Яниса Высоцкого от тысяча девятьсот тридцать… года. Страницы 47 и 48, № 72.

Тысяча девятьсот тридцать… года, третьего октября, ко мне, рижскому нотариусу Янису Высоцкому, явилась в контору в Риге, по бульвару Аспазии…»

— Постой! Какого числа? — вдруг вмешался Рудольф, и выражение покорности судьбе исчезло с его лица.

— Третьего октября.

Рудольф надел очки и убедился, что число прочитано верно, затем взял из рук племянника завещание и быстро пробежал глазами, словно сомневаясь в подлинности документа. На миг губы его вытянулись, но тут же приняли прежнее положение, он взглянул сперва на Нелду, затем на Эрнестину и вернул лист Эмилю, чтобы читал дальше.

Эмиль монотонно дочитал документ, и детям Гертруды стало известно о том, что некое предыдущее завещание было аннулировано и что все движимое и недвижимое имущество матери подлежит разделу на три равные части.

Нелда не могла скрыть своего удивления, а лицо Рудольфа выражало лишь кротость да скорбь по усопшей.

Только в день похорон фрейлейн Папенбах призналась, что за две недели до смерти хозяйка постучала ей и попросила нанять извозчика. Госпожи Нелды не было дома, а фрейлейн Папенбах и не подозревала, что это обстоятельство было использовано преднамеренно. В сопровождении фрейлейн Папенбах, которая поддерживала ее под руку, Гертруда спустилась во двор и велела извозчику ехать к нотариусу. Хозяйка не хотела случайно встретить по дороге господина Рудольфа и предложила извозчику поднять на коляске верх. В конторе фрейлейн Папенбах к нотариусу не заходила, а ждала в приемной — поэтому, что было написано в завещании, не знала. Хозяйка строго-настрого наказала никому о поездке не говорить.

— Это произошло после приезда Эрнестины, — сказала Нелда.

— Да, — вздохнул Рудольф, — это завещание свело матушку в могилу.

И Нелда с Рудольфом весьма многозначительно посмотрели на Эрнестину.

ГОЛУБОЙ ГОРОД

Наследники Гертруды единодушно решили, что коричневый деревянный дом следует продать — и как можно скорее. Нелда мечтала хоть какое-то время пожить полегче и даже, может быть, выйти замуж, Рудольфу надо было пустить деньги в оборот, а Эрнестина надеялась вылечить Алису и обеспечить себя на старость. Уладить все связанные с этим дела, почти не возражая, взялся Рудольф.

Сразу же после похорон Эрнестина уехала вместе с Эмилем в Лауце к Алисе.

— Я не позволю тратить эти деньги на меня! — заявила Алиса.

— Не говори так, детка!

— Нет! Ни за что! Я хочу домой.

— Туда, к ним?

Алиса настаивала, чтобы ее забрали из санатория, старалась убедить, что ей оставаться тут нет смысла. И поскольку деньги у Эрнестины уже иссякли и еще неизвестно было, когда дом продадут, она решила поговорить с врачом.

— В легких почти ничего опасного нет. Не исключено, что перемена обстановки может пойти на пользу. Привычные домашние условия, ребенок, муж, уход и забота близких — все это может сказаться положительно, — заявил доктор Витол.