Осоковая низина - [70]

— Мамочка, заступитесь вы за Фаню. Если доктор и вас не послушает, то я перестану верить в торжество добра.

Алиса, когда доктор Витол во время обхода подошел к ее койке, несмело обратилась к нему:

— Доктор, Фаня обещала, что это больше не повторится.

— Почему вы это мне говорите?

— Простите ее на этот раз!

— Позвольте мне пока самому распоряжаться в этом санатории!

Доктор рассердился, и Алисе стало очень стыдно.

— Извините, — пробормотала она.

Фаню из санатория все же не выписали, состояние ее здоровья слишком ухудшилось. Ей все время делали вдувание в одно легкое, но в последнее время образовалась каверна и в другом. Врач решил рискнуть, сжать и второе легкое. Больные знали, что это значит, санаторий снова охватило волнение.

— Мамочка, со мной кончено, — сказала Фаня.

— Не надо так говорить! Врач знает, что делает.

— Знает или не знает, только на этом свете я уже грешить больше не буду. Да и сколько я успела погрешить?

— Фаня, не поддавайся настроению! Возьми себя в руки! — пытались ее взбодрить подружки из другой палаты.

— Вы все хорошие, но оставьте меня, пожалуйста, в покое, — ответила она.

Фаня не плакала. Во всяком случае, при других. Она достала из шкафа письма родителей, подруг и, сунув все это в печку, подожгла. Печка вначале не тянула — летом ее не топили, — в палате запахло едким дымом.

— Фаня, что ты делаешь!

— Не надо, Фаня!

— Никогда ничего нельзя знать заранее.

— Ты сама настраиваешь себя на самое страшное.

Фаня не отвечала, только очень сосредоточенно смотрела на горящие письма.

На другой день она пошла в кабинет врача.

Осталась там весь день и всю следующую ночь. Сестры бегали вверх, вниз. Больные не спали и каждую минуту спрашивали:

— Ну, как Фаня? Выдержит?

— Фане сделали четырнадцать уколов!

На следующее утро врач устало сказал, что Фаню увезли в Ригу. И только через два дня больные узнали, что Фаня умерла там же в санатории.

С той ночи Алиса, видя падающую звезду, уже не просила смерти.

Заработков от шитья Эрнестине одной на скромную жизнь вполне хватало, хотя супруги богатых хозяев и другие видные волостные дамы платья и пальто шили теперь в городе, и того наплыва клиенток, что вначале, когда она только появилась в Граках, у Эрнестины уже не было. Ни судьба, ни время за последние десять лет Эрнестину не щадили. Несложившаяся жизнь Алисы и безвременная смерть Густава оставили и явные, и скрытые следы, ощутимо надвигалась старость. Ко всему этому еще прибавился тяжелый ревматизм, по ночам мучили боли, одолевала бессонница, глубоко запали глаза, на лице прибавилось морщин. Но поседевшую голову Эрнестина несла высоко, ее улыбка была, может, и чуть деланной, но достаточно приятной, чтобы клиентки чувствовали себя у портнихи легко и непринужденно.

Ильмар к Эрнестине быстро привык, слушал ее и особого внимания к себе не требовал, приучился играть один. Скучать не приходилось: к бабушке постоянна ходили разные тети, приветливо разговаривали с ним, а иногда даже угощали конфетами. Кроме того, мальчик повадился навещать в соседней комнате Артура Лангстыня. Сперва Эрнестина мальчику ходить туда запрещала, чтоб не мешал странному человеку, но, видя, как хорошо они ладят, перестала противиться. Ильмару нравилось листать книги, журналы, рассматривать картинки, и сквозь стену слышно было, как они оба живо беседуют. Это особенно всех удивляло, потому что бывали дни и даже недели, в которые Лангстынь и словом не обменивался с соседями — пробурчит приветствие и пройдет мимо, понурив голову. Итак, забот со внуком оказалось меньше, чем Эрнестина полагала.

Иначе обстояло с Алисой. В долгие бессонные ночи Эрнестина все думала о своей дочери, почему ей так не везет в жизни, насколько в том, что у Алисы слабый характер, виновата сама Эрнестина, насколько это от рождения; ведь у Алисы характер хороший, но только не пригодный для жизни. Может, она пошла в деда Крита да и в какой-то мере в Густава? Но больше всего беспокоило то, что у нее не было денег на санаторий. И Петерис, и Эрнестина успели уже потратить все свои сбережения, а больной становилось все хуже. Деньги следовало добыть любой ценой.

Однажды, встав рано утром, Эрнестина подняла и собрала Ильмара, приоделась сама и пошла к Дронису. Она условилась с лавочником, что он, когда поедет в город за товаром, заодно отвезет ее на станцию. Это была первая в жизни Ильмара поездка в Ригу. Не говоря уже о том, что пробегало мимо окна: переезды с повозками, невиданные станции, железнодорожный мост через невообразимо широкую Даугаву, — огромное впечатление и восторг вызвали высоченные дома, трамваи и роскошная квартира Рудольфа.

— Это кровать? — спросил шепотом мальчик.

— Да.

— А почему она такая широкая?

— Чтобы удобнее было спать.

— Сколько человек на ней спит?

— Дядя с тетей.

— Почему кровать блестит?

— Потому что она полированная.

— А углы зачем такие круглые, загнутые?

— Чтоб красивее было.

Вопросы сыпались без конца, чудес полно в каждом углу, даже в уборной.

— Ильмар, что ты так долго делаешь там?

— Я? Просто так.

Мальчик, застыдившись, открыл дверь. Он раз шесть-семь дергал белую ручку на красивой цепочке, чтоб посмотреть и послушать, как бежит и булькает вода.