Осоковая низина - [42]

Может быть, поэтому в то воскресенье в гракской церкви богомольцев было больше, чем обычно, и пастор Брамберг мог остаться вполне довольным и своей проповедью, и усердным пением прихожан.

Когда Алиса возвращалась из церкви, ей казалось, что она вернула себе душевный покой, хотелось быть ласковой и доброй ко всему свету. Они с матерью шли неторопливо, не переставая дивиться необычно раннему снегу, сочувствуя тем, кто не успел убрать морковку и капусту. Около волостного правления Алиса замедлила шаг: оттуда донеслась песня.

— Ну и любят же они распевать! — удивилась Эрнестина, имея в виду дочек посыльного Вердыня.

— Мама, я ненадолго поднимусь к ним! — возбужденно воскликнула Алиса.

— Только не задерживайся!

— Я скоро.

Алиса сама не понимала своего неожиданного желания повидать бывших подружек. Окажись там и Ольга, Алиса не испытала бы ни малейшей горечи. Взбежав по лестнице, с волнением постучала.

Никто не отозвался, не услыхали, наверно. Алиса постучала сильнее и уловила голос Юриса. Она застыла в нерешительности, не зная, чего ей больше хочется: увидеть Юриса или убежать, но распахнулась дверь. Вердыня распростерла руки:

— Алиса, миленькая!

— Нет, я… — запнулась Алиса.

Вердыня потащила Алису в комнату.

— Ольга! К тебе гостья!

Первым Алиса увидела Юриса, рядом с ним — Ольгу, затем бутылки, рюмки, миску с пирогами, кулек конфет. Вердынь, откинувшись на спинку стула, держал на коленях гармонь. Ольгины младшие сестры расселись на кровати. Все смотрели на Алису.

— Простите, я не знала.

Алиса повернулась, чтобы уйти.

— Не пускайте ее! — воскликнула Вердыня.

Взяв бутылку и рюмку, она встала перед Алисой.

— Ты, наверно, и не знаешь, что мы Ольгу отдаем. Замуж выходит. За здоровье и счастливую жизнь молодых! Ну, пей же!

Алиса выпила, не глядя на помолвленных. Поперхнулась и закашляла.

— Позавидовала, наверно, — засмеялась будущая теща.

— Пускай снимает пальто и садится за стол! — настаивал Вердынь.

— Нет, нет! Пожалуйста, не надо! Я пойду.

Вырвавшись из рук Вердыни, Алиса выбежала вон. Но домой не пошла. Ошеломленная, побрела к мельничной плотине. Лениво, словно масляные, колыхались мелкие волны. И Алиса невольно представила себе под ними, на дне пучины, утопленника. Содрогнувшись от неприятной мысли, она перешла мост и долго смотрела, как, прорываясь под слегка приподнятый затвор, бойкий водный поток мчится через плотину, падает на камни и взбивается пеной. В его торопливом беге было что-то опьяняющее и захватывающее.

— Мое почтение!

Алиса обернулась. Перед ней стояла Эльвира.

— Я сегодня тоже была в церкви. Ты так загордилась, что в мою сторону и не взглянула.

Алиса, кроме как на пастора и в молитвенник, не смотрела, просто не замечала остальных прихожан.

— Ты все еще обижаешься?

— Нет, я так.

Алиса не могла договорить. Дружелюбие Эльвиры ее смутило больше, чем внезапное появление подруги на плотине.

Эльвира нащупала Алисину руку в перчатке и слегка пожала:

— Все будет хорошо.

Затем Эльвира снова коснулась руки Алисы и стала рассказывать, что на прошлой неделе поругалась с хозяйкой и чуть было не ушла от Циммеров. Удержало лишь то, что ей просто некуда деваться. Затем перешла на последние волостные сплетни, услышанные в церкви.

— Холодно тут стоять. Может, посидим немного у меня?

— Нет. Мама ждет. Может быть, вечером.

— Вечером я иду на танцы. Не хочешь пойти со мной?

— Нет.

Условились, что Алиса придет к Эльвире завтра или послезавтра.

Прощаясь, Алиса спросила:

— А как Петерис?

Эльвирино лицо мгновенно посерьезнело.

— Плохо. Совсем плохо. Приходил. Все молчит, сидит такой странный. Прямо страшно за него, как бы рук на себя не наложил.

В голосе Эльвиры слышались тревога и сочувствие.

Алиса больше расспрашивать не решалась.

Ни в понедельник, ни во вторник она к Эльвире не пошла. У нее начались сильные головные боли и жар. Температура, правда, была не очень высокой, и врача не позвали.

— Все из-за этой бури, — рассуждала Эрнестина.

Алиса пребывала в состоянии полуяви-полусна, глаза лихорадочно блестели. На третий день полегчало, и в пятницу вечером она отправилась к Эльвире.

Немного поговорив с подругой, Алиса сказала:

— Можешь передать Петерису, что я пойду за него.

Алиса решила пожертвовать жизнью ради человека, который ее любит.

Вначале Эрнестина к решению Алисы отнеслась спокойно: объяснила его болезнью, легкой возбудимостью. И потому сохраняла спокойствие, терпимость, надеясь, что решение это само по себе растает и исчезнет; сейчас переубеждать Алису бесполезно, только раздражать дочь и вызывать у нее слезы.

Но всю тяжесть происходящего Эрнестина почувствовала в воскресенье, когда пришел Петерис.

Эрнестина опять хлопотала у плиты. Новое тонкое летнее пальтишко смотрелось нелепо, казалось узковатым, к тому же бутылка оттопыривала внутренний карман.

— Не холодно? — спросила Алиса, принимая шляпу.

Трости на этот раз не было.

— Я не мерзляк.

Румяное лицо и плечистая фигура в самом деле говорили о завидном здоровье.

Освободившись от верхней одежды, Петерис подошел поздороваться с Эрнестиной.

— Ну так здравствуйте! — по-дружески сказал он и протянул широкую ладонь, отбросив сестрины наставления.