Осоковая низина - [44]

— Вы знаете, почему Алиса ушла из «Лиекужей»?

Эльвира, немного подумав, ответила:

— Знаю.

— Она не способна к тяжелому крестьянскому труду.

— Она ушла не поэтому.

— Почему же?

— Вы не знаете?

Эльвира иронически улыбнулась.

Эрнестина поняла, что продолжать в таком духе бессмысленно, — не для того она сюда пришла, чтобы затевать какую-то игру, поэтому обратилась прямо к Петерису:

— Я знаю, что вы, господин Виксна, надеетесь на деньги, которых у Алисы нет — и, пока мы с мужем живы, их у нее не будет. Могу поклясться.

— Какие деньги! Не нужны мне никакие деньги!

— Я сегодня слышала, как вы говорили о деньгах!

— Это я только так. Если бы они все-таки появились.

— А если их не будет?

Петерис не ответил.

— На какие средства вы собираетесь содержать Алису? Вы ведь обещали, что работать ей не придется, что она сможет сидеть во дворе да посматривать, как другие работают.

Петерис, глубоко обиженный, смотрел в сторону на пожелтевший портрет Лии Мары.

Эрнестина снова обратилась к Эльвире:

— Я пришла не ссориться с вами и не попрекать вас. Я только хочу попросить: оставьте Алису в покое! И не убеждайте ее в том, во что не верите сами.

— В чем, например, я ее убеждаю?

— В том, что ваш брат утопится или повесится, если Алиса не пойдет за него.

— К сожалению, это его собственные слова.

Обе женщины враз посмотрели на Петериса, ожидая, что он скажет.

— Чего не наговоришь иной раз, — сконфуженно пробормотал Петерис.

— Насколько я вас знаю, вы слишком серьезный человек, чтобы из-за девушки, которая вас не любит, покончить с собой. И я ничуть не сомневаюсь, что вы найдете себе более подходящую жену, чем Алиса.

— Если бы Алиса не любила моего брата, так зачем же она приходила ко мне сказать, что согласна? — не отступала Эльвира.

— Потому что вы запугали ее.

— Чем это я ее запугала?

— Вам это лучше знать. Еще раз прошу вас, как может только просить мать. Не губите Алису! Оставьте ее в покое!

— Ну, коли нет, так… Чего уж… — Петерис никак не мог справиться с хрипотой.

— Я верю, господин Виксна, что вы, добрый, честный человек, поймете меня и жизни лишать себя из-за Алисы не станете.

— Да чего уж там!

— И, пожалуйста, больше не ходите к нам!

— Могу и не ходить. Раз уж такое дело… Тогда и не стоит.

— И вы тоже, барышня, не смущайте Алису!

— Никогда я этого не делала!

Наступило неловкое молчание. Все было сказано. Эрнестина ушла. От волнения у нее кружилась голова.

Дома она призналась Алисе, где была, и подробно передала весь разговор.

— Что ты наделала, мама!

— Успокойся, детка, все будет хорошо. Он больше не придет.

— Ты думаешь?

Алиса посмотрела на мать с недоверием и с едва заметной надеждой.

— В будущем году мы уедем отсюда, — заговорила Эрнестина. — Среди других людей ты быстро все это забудешь. Переберемся в город, подыщешь себе подходящую работу, научишься ремеслу…

— Если бы мы вернулись в Ригу, я хотела бы поступить в цветочный магазин. Продавщицей.

Во время разговора с матерью Алиса все больше смелела и ободрялась. Теперь и Густав начал склоняться в их сторону. В опустошении, причиненном бурей, сорвавшей яблоки и обломавшей полные плодов ветви, полковник Винтер и его матушка винили Густава, и он имел с ними неприятный разговор.

— Весною непременно надо перебираться на другое место! — воскликнул Густав.

Курситисы говорили долго, пока наконец Алиса не обняла Эрнестину и не сказала:

— Спасибо, мама. Мне так хорошо теперь!

От зеленого абажура лился спокойный, теплый свет, пахло свежезаваренным чаем, тихо тикали на стене часы. В домике садовника воцарились, как прежде, покой и согласие.

Вдруг со двора, из темноты, донесся странный звук, не то повизгиванье, не то стоны. Густав подошел к окну и тихо сказал:

— Там кто-то стоит.

— Это он, — прошептала Алиса. Она встала и медленно, с высоко поднятой головой направилась к двери.

— Куда ты? Алиса! Не ходи!

Алиса не слышала мать. Отперла дверь и вышла во двор, в темноту.

Под окном стоял Петерис и плакал.

В эту минуту Эрнестина поняла, что лишилась дочери, навсегда.

Подошло рождество. В домишке садовника готовились к свадьбе, варили студень, тушили капусту, пекли хлеб и пряники. Густав притащил из леса елку, закрепил в крестовине и оставил на дворе под окном.

— Елку сегодня зажигать не будем? — спросила Алиса.

— Некогда. Завтра вечером…

Эрнестина осеклась на полуслове, что с ней случалось весьма редко.

— Так я схожу в церковь.

Эрнестина взглянула на Алису, смахнула углом фартука пот со лба и сказала:

— Иди, детка. Мы и без тебя управимся.

Алиса оделась и поспешила в церковь. Она знала, как много дома дел, но не представляла этот вечер без елки. Сколько Алиса помнила себя, в сочельник в комнате неизменно благоухала елка, трепетно горели свечи, робкими, неумелыми голосами отец с матерью тянули рождественские песни. В этот вечер она обычно пребывала в ожидании чего-то большого, торжественного, ей казалось, вот-вот свершится чудо и настанет пора бесконечного счастья. Алиса чувствовала, что нельзя упустить этот чудесный миг, чтобы не стряслось нечто непоправимое, тем более что в последнее время она все чаще томилась мрачными предчувствиями несчастья.

Народу в церкви было немного. Большинство придет на богослужение завтра, в первый день праздника, а сегодня вечером люди сидели возле зажженной елки в кругу семьи; да и не привыкли селяне вечером ездить в церковь. Явились лишь самые богобоязненные, чудаки да одинокие.