Осоковая низина - [36]

— И я так говорю. Выделили бы там тебе землю… — В каждое свидание Лизета с сыном толковали о земле. — Содержал бы пяток коров, лошадь…

— Одной лошади, коли земля пахотная, не хватит. Две нужны.

— Была бы кобыла, и в первый год слученная, был бы уже крепкий жеребенок. Могли бы к упряжке приучать.

Были бы! Щедрые слова, родящие мечты.

Были бы! Волшебные слова, сулящие все: землю, скотину, зажиточную жизнь.

Были бы! Опустошающие слова, оставляющие в душе пустоту и тоску.

Петерис и Лизета не обходились без этих слов ни одно воскресенье, точно пропойца — без привычной чарки.

— Знаешь, сынок, корову да пару овец я могла бы дать.

— Корову! Трех коров купить могу и еще лошадь!

— Надо тебе где-нибудь землю в аренду взять.

— Как одному начинать-то?

— А ты женись!

— Жениться, легко сказать!

— За тебя любая пойдет.

— Мне любая не нужна.

— Поискать надо, присмотреть.

Иногда мать принималась перечислять знакомых девиц и тут же сама отвергала их. Затем начинала хулить Эльвиру.

— Будь она как ты, не чуралась бы работы, и жены не надо. Оба молодые, я не старуха. Чем худо? Столько бы наворочали, чертям тошно стало!

— Будет тебе Эльвира в поле работать!

— Да уж! Такой мамзелью заделалась, что…

— Сама ее баловала, когда маленькой была.

— Да где мне было баловать? У богатого лавочника, вот где она испортилась.

После обеда, когда Петерис уже собрался домой, пришла Эльвира:

— Все воздушные замки строите?

— Придержи язык!

Эльвира засмеялась. Это еще больше рассердило Лизету:

— Поменьше бы трещала!

— Ух ты!

Но Эльвира сегодня в хорошем настроении, и напускному недовольству Лизеты его не испортить.

— Я сейчас прямо от Курситисов. Тебе, Петерис, Алиса привет шлет.

Петерис так покраснел, что мать сразу заметила это.

— Какая это Алиса?

Эльвира, желая подразнить ее, нарочно промолчала, и ответить вынужден был Петерис, тем более что мать обратилась скорее к нему, чем к Эльвире.

— Жила у нас. Девица.

— Та самая садовникова дочка, что в «Лиекужах» с работой не справилась?

Петерис, отвернувшись, смотрел на подоконник, на Лизетин цветок.

— На что тебе, сын, такая? Городская барышня она! Коли лучшей нет, так… — Лизета презрительно махнула рукой, давая понять, что нечего попусту слов тратить.

Когда мать ненадолго вышла, Петерис, еще гуще покраснев, спросил:

— Сама передала?

— Что сама передала?

— Привет мне передать велела?

— Да ты не очень-то воображай!

Эльвира опять засмеялась. Только белые зубы сверкали.

— Ты правду скажи! Что за шутки!

— Никакие не шутки! Чтоб ты, братец, напрасно не надеялся, признаюсь тебе: ничего Алиса не велела. Она просто из приличия. Спрашиваю: привет, если встречу тебя у матери, передать? Передавай, говорит.

Вернулась Лизета.

— Мать! Езжай сватать! — прыснула Эльвира.

— Кого?

— Да. Алису эту.

— Хватит дурить-то!

— Я не дурю. Пропал наш Петерис. Конец ему.

— Ну, прямо как эта… — Петерис со злости не мог подыскать нужного слова.

— Она тебе, сын, не пара.

— Все учить меня норовите! А сам я что, без глаз?

— А чем Алиса нехороша, — продолжала дразнить Эльвира. — Велика беда — в поле работать не горазда. Зато у нее деньги!

Эльвира, уже посерьезнев, рассказала, что Курситисы скоро получат наследство и что Алиса будет богата.

— Ну, если с деньгами она, тогда еще куда ни шло… — призадумавшись, проговорила Лизета. — А когда же это наследство будет?

— Кто же знает, сколько эта родственница еще протянет.

— Ну вот! Пустые разговоры. На это тебе, сын, надеяться нечего.

— Да разве я надеюсь?

— Любовь о деньгах не думает, — отчеканила Эльвира.

— Не нужна мне ваша Алиса…

Петерис, рассердившись, резко попрощался и ушел.

Жизнь Петериса завертелась вихрем и полетела кувырком. Никогда еще его не терзали такие сильные, противоречивые чувства и мысли. К Петерису наконец, на тридцать первом году жизни, пришла любовь. Алма и Мамаша убеждали хозяина, пока моросит, дать Петерису поспать — обойдутся, пусть Петерис отдохнет. Но валяться на кровати Петерис не мог, на работе было легче.

Порою будущее рисовалось ему таким заманчивым, замирало сердце. Он представлял себе, что у них с Алисой собственный хутор. Ей работать не надо, сидит себе у окна да поглядывает, как хлопочут в поле другие. Что потяжелее, берет на себя мать, пока в силе, потом наймут батрачку. Денег, может, хватит купить большой хутор! И тогда… У Петериса кружилась голова, и все вокруг опять начинало ходить ходуном.

А иногда Петериса охватывали смутные, схожие со страхом ощущения, какие обычно бывают при сильном похмелье. Все тогда казалось ненадежным и сомнительным, и вспоминать-то не хотелось ни о прошлом воскресенье, ни о самой Алисе. Но уже через миг его словно стукали молотком по лбу: в сердцах сказал, что ему Алиса не нужна! А вдруг Эльвира передаст! Делалось страшно.

Наступило воскресенье. Петерис должен был остаться дома. Привязав лошадей на выпасе, Петерис, ненадолго отпросившись у хозяев, поспешил в имение.

Но к матери не зашел. А направился в аптеку, к Эльвире. Циммеры как раз завтракали, сестра возилась на кухне. Увидев в дверях брата, она недовольно проговорила:

— Что это ты в такую рань?

Сказать сразу, зачем пришел, Петерис не мог.

— Не стой в дверях, заходи!