Осоковая низина - [33]

— Когда бабушка ваша помрет, вы ведь наследуете что-то, — рассуждала Эльвира.

Алиса молчала. Эльвира, вздохнув, сказала:

— Я вам завидую.

— Почему?

— Когда-нибудь вы опять заживете в Риге, будете богаты…

— Никакое богатство нас не ждет.

— Слишком большое богатство и ни к чему. Была бы крыша над головой.

— В этом доме мы ведь жить не будем. Его продадут и…

— Так вы получите большие деньги.

Алиса почувствовала, что слишком разоткровенничалась, но Эльвира уже перестала расспрашивать о доме, о деньгах; теперь она разговаривала как бы сама с собой:

— Я при первой возможности уйду отсюда. Мне тут до смерти надоело. Гнуть спину на этого тупого немца! На его полусумасшедшую жену! А эти темные люди вокруг! Что меня тут ожидает? Паршивый новохозяин? Нет, благодарю! Не хочу у новохозяина рабочей скотиной быть! Если и отдам себя мужчине в жены, так только во имя большой, красивой любви. А если такая любовь не придет, то… То уж лучше уйти из этой жизни. Все или ничего! Это мой талисман!

Хотя Алиса, как и Эльвира, не знала точного значения слова талисман, страстная речь девушки ее глубоко взволновала.

— Никогда не делайте этого! — воскликнула Алиса.

— Буду не первой и не последней. В газетах о самоубийствах только и пишут.

Алиса смотрела на Эльвиру с восхищением и восторгом.

— Алиса, я хотела бы с вами подружиться. Вы не против?

— Нет.

— И давайте не говорить больше друг другу «вы»! Да?

— Да.

Алиса возвращалась через ворота сада домой, она чувствовала себя счастливой, душа опять была полна тепла и дружбы.

Ко всему свету.

Однажды Алиса опять получила открытку с иностранными марками. В темно-синем небе над круглыми крышами и высокими островерхими башнями плывет желтый месяц. Густав объяснил, что круглые крыши называются куполами, храмы с полумесяцами вместо креста — мечетями, а островерхие башенки — минаретами. На обратной стороне открытки под напечатанным там Carte Postale зелеными чернилами было написано:

«Это Константинополь. Здесь, как везде на востоке, все необычно, есть о чем рассказать. Сердечный привет от Жаниса Квиеситиса».

Густав сказал, что Константинополь имеет и другое название — Стамбул, что одна часть города находится в Европе, а другая — в Азии, что город разделяется Босфорским проливом.

— Он тебя не забывает. Видно, у него серьезные намерения, — заключила мать.

Хорошо, что где-то далеко, за лесами, за морями, есть человек, который помнит, думает о тебе, хочет быть твоим другом.

Алиса прислонила открытку к ларцу для рукоделия, так что каждому, кто входил в комнату, она бросалась в глаза. Иногда, оставаясь одна, Алиса брала открытку и перечитывала скупые строчки. Она не помнила, какие у Квиеситиса глаза, рот, не могла отчетливо представить себе его лицо. Стоило вспомнить его пепельно-русые, остриженные ежиком волосы, как перед ней возникал мельник Меркман с такой же прической; правда, у того волосы уже поседели. Мысли о чужом человеке волновали Алису не больше скользящих по небу белых облаков. Если бы она и знала, куда писать, то все равно никогда не ответила бы ему.

Но через неделю из-за границы пришел конверт с длинным письмом и фотографией Квиеситиса. Он писал:

«Глубокоуважаемая барышня Алиса!

Я не осмеливаюсь обратиться к Вам иначе, хотя в письмах принято называть милыми и дорогими даже таких людей, которые вовсе и не милы и не дороги. Как Вы уже знаете, я не очень обходителен, не выношу нежностей. После танцев я хотел проводить Вас домой, Ваша излишняя застенчивость раздосадовала меня, поскольку у меня относительно Вас не было никаких скверных намерений. Вы показались мне не такой, как все, познакомиться с Вами я хотел из чистых побуждений. Спасибо Вашей болтливой подружке, она сообщила мне, как Вас зовут, и дала Ваш адрес, а также рассказала про Вас кое-что. Иначе сейчас не было бы этого письма. У меня сложилось впечатление, что Вы слишком высокого мнения о себе. Пожалуйста, не сердитесь за эти слова, потому что больше всего я ценю искренность и правдивость. Адрес я выпросил отчасти из упрямства. Хоть, мол, и против твоего желания, а я своего добьюсь, узнаю, кто ты такая. Чтобы доказать, что мне это удалось, прислал Вам из Лондона открытку. Тогда я относился к нашему знакомству не очень серьезно. Но, к собственному удивлению, все чаще вспоминаю Вас, много о Вас думаю. Ведь Вы, будучи порядочной девушкой, с чужим назойливым мужчиной и не могли вести себя иначе.

Поскольку наше знакомство тогда, в сущности, не состоялось, посылаю Вам свою фотографию, сделанную год тому назад в Амстердаме. Расскажу также немного о себе. Плавать я начал еще мальчиком, после воины, постепенно добился штурманских прав, но из-за отсутствия вакансий лишь прошлой весной дослужился до штурмана на «Иогите». И считаю, что в этом смысле моя жизнь уже устроилась. Буду всегда благодарен родителям и братьям за то, что они поддерживали меня. Мне двадцать девять лет, кажется, пришло время подумать о собственной семье. Не хочу изъясняться иносказательно, потому мое письмо получается слишком простым и рассудительным. Не люблю слащавых слов и о своих чувствах к Вам писать не стану. Хотя могу Вас уверить, что они есть, причем совсем не те, что я питал к другим женщинам. Но пока мы не увиделись с Вами, я помолчу о них.