Осоковая низина - [122]

— Куда ты, мамочка, собралась?

— Так просто, в гости.

— К госпоже Дронис?

Вопрос был праздным — никого, кроме Дронисов, Эрнестина в Осоковой низине не навещала. Под вечер она вернулась, переоделась в будничное платье и вышла на кухню готовить ужин. И только когда Алиса и Петерис уже поели и со стола было убрано, Эрнестина сказала:

— Я нашла себе место в городе.

Алиса не проронила ни слова.

Еще раньше Эрнестина говорила приятельнице, что не может вынести унизительной жизни у зятя и охотно ушла бы — только некуда.

Как-то госпожа Дронис предложила ей наняться няней к каким-то своим дальним родственникам в Бруге. Ребенку два года, родители работают в школе, весь день заняты, няня им попалась нерадивая. Над этой возможностью вырваться из «Виксн» Эрнестина, правда, призадумалась, ей не очень хотелось идти в няни и совестно было взвалить все хозяйство на одну Алису, да еще пугала немного жизнь у совершенно чужих людей. Однако сегодня чаша ее терпения переполнилась, и Эрнестина почувствовала, что готова на все. Госпожа Дронис созвонилась со своими родственниками, и они сразу согласились взять Эрнестину.

В тот же вечер она принялась собирать свои вещи.

Вошла Алиса.

— Ты в самом деле хочешь бросить меня одну?

— У тебя есть муж.

— Ты все еще осуждаешь меня?

— Ты сама осудила себя.

— Зачем тебе уходить? Останься!

— Все равно меня скоро не станет.

В последние годы Эрнестину часто одолевала сердечная слабость, и уже не раз казалось, что смерть недалеко.

— Ты не смеешь говорить так.

— Это от нас с тобой не зависит.

Эрнестина говорила, что уйдет из «Виксн», как только объединят скотину и у Алисы высвободится больше времени для кухни. В начале мая четырех коров угнали в хлев «Упитес», телят — в «Апситес», а вместо них привели пять лошадей и двух жеребят. Алиса стала конюхом, и на ее попечении теперь числились семь лошадей и три жеребенка, всего десять голов. Если прибавить собственную корову, овец, поросят, то она должна была ходить за шестнадцатью живыми существами — не считая собаки, кошки и Петериса. И вот наступило то утро, когда Эрнестина взвалила на телегу чемодан и уехала из «Виксн». С Петерисом она даже не простилась: его не было дома — сеял где-то на дальних полях.

— Мне, мамочка, все не верится, что ты уезжаешь.

Эрнестина промолчала.

В дороге тоже разговаривали мало. Все уже было переговорено, и Алиса никак не могла осознать, что мать покидает ее навсегда. Трудно было представить себе, что старый и больной человек может начать новую жизнь у чужих людей. Она боялась, что мать окажется одинокой, незащищенной, что там ей будет еще тяжелее, чем здесь, в «Викснах». Отъезд матери казался каким-то дурным сном, и чем дальше, тем больший страх за нее вкрадывался в душу.

Однако Гита ступала все вперед и вперед, все дальше увозя телегу по каменистой дороге; они добрались до Бруге, проехали через него, ибо дом, где жили будущие хозяева Эрнестины, находился в другим конце города. Там уже и настоящих улиц-то нет, одни заборы, тропы да наезженные по мураве колеи. Будущее место жительства Эрнестины — белый, красивый дом на лесной опушке. Неподалеку высокий, заросший соснами пригорок.

— Почти как наш домик под Ригой, — заметила Алиса.

На крыльцо выбежал молодой человек.

— Вы, должно быть, ко мне.

— К Рунгайнисам, — ответила Алиса.

— Это как раз к нам. Жена в школе с восьми, а у меня сегодня уроки начинаются в половине двенадцатого, я уже беспокоился…

Молодой человек подхватил чемоданы, и Эрнестина пошла за ним.

Гиту некуда было привязать, Алисе пришлось остаться у повозки.

— Мамочка, ты еще выйдешь?

— Езжай себе домой, детка.

Молодой человек подождал, пока Эрнестина простилась.

— Ну, так… Всего тебе хорошего!

Алиса смотрела, как за Эрнестиной закрывается тяжелая дубовая дверь с узким окошком шлифованного стекла.

А Гита, не дожидаясь понуканья, развернулась, чтобы отправиться домой.

Учителя Рунгайнисы жили на чердачном этаже или в мансарде. Там три небольшие комнатки и крохотная кухня, она же и коридор. Печка только в одной комнате, а в другой, при постоянной открытой двери в кухню, ютится муж, даже зимою. Жена с ребенком занимают теплую комнату. С появлением Эрнестины велосипед, ящики, бутылки и банки перенесли из нежилой комнаты в закуток под стрехой, притащили старую железную кровать и стул. Вбили в стенку несколько гвоздей, на них Эрнестина могла повесить свою одежду.

— У вас будут максимальные удобства, — сказал молодой учитель, искренно радуясь за Эрнестину.

Учитель был славным малым, разве чуть наивным, зато учительница, хотя и совсем еще молодая, казалась более проницательной и практичной. Эрнестина, повидавшая за свою жизнь немало всяких людей, сразу почувствовала, что за кроткой, порою даже застенчивой улыбкой кроется неуживчивый характер. Молодая мамаша свою Байбу называла мышкой и, по мнению Эрнестины, чересчур страстно ласкала и тискала. Ребенок был впечатлительным, плаксивым, немного забалованным.

— Только не подпускайте ее к плите, — предупредила молодая учительница, отправляясь утром на работу.

Эрнестина должна была не только смотреть за малышкой, но и готовить обед. Как только она набивала плиту дровами, Байба садилась на корточки возле топки и с неослабным интересом следила, как Эрнестина чиркает спичкой, зажигает щепу, как пламя охватывает поленья.