Особо писателистый писатель Эрнест Хемингуэй - [5]

24. «Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего».

…злорадно сказал Хемингуэй в травматологическом отделении клиники старичку на соседней койке, у которого кости срослись неправильно, так что надо было их снова ломать.

25. «Секрет успеха прост: никогда не падайте духом. Никогда не падайте духом. Никогда не падайте духом на людях».

На самом деле секрет успеха ещё проще: всегда позёрствуйте. Всегда позёрствуйте. На людях, разумеется.

Вывод: то ли сам Хемингуэй — та ещё дешёвка, то ли дешёвки лишь его почитатели, не сумевшие отыскать у него ничего, кроме мелочей, банальностей, глупого морализаторства, напыщенных мутных трагизмов и дешёвого зубоскальства.

Ещё цитатка из Хемингуэя:

«Нет лучше охоты, чем охота на человека. Кто познал охоту на вооружённых людей, и полюбил её, больше не захочет познать ничего другого.»

В хемингуэевских цитатниках обычно её пропускают, потому что она сильновато располагает к заключению, что Хемингуэй был тот ещё моральный урод.

* * *

Попалась в поле зрения статья некой Марии Бессмертной (!) о Хемингуэе, названная «Он очень любил убивать». Статейка эта — в довольно бульварном стиле и скорее восторженная, чем ироничная, но я её на всякий случай слегка процитирую, потому что лень рыться в первоисточниках по такому мелкому поводу, как спившийся и свихнувшийся бывший плэйбой, чего-то там накропавший в когдатошнюю струю:

«К 120-летию главного мачо мировой литературы „Коммерсантъ“ вспоминает слова и дела, сделавшие его кумиром не одного поколения.»

«Хемингуэй считал, что все разногласия можно решить хорошим ударом в морду. В списке знаменитых пострадавших от его тяжелой руки был, например, Орсон Уэллс. 22-летний тогда еще начинающий актер озвучивал документальный фильм Хемингуэя о гражданской войне в Испании и во время первой сессии предложил подредактировать закадровый текст, после чего тут же был уложен на пол ударом в челюсть.»

«Хемингуэй верил, что пытки — обязательная часть допроса.»

«Он изобрел безотказную систему пыток при допросе: поджигать связанным пленным ноги.»

«Друзья заходили в бар, выбирали жертву, с которой пили на протяжении всего вечера, после чего Джойс вступал с новым собутыльником в жаркий спор, разрешать который тут же вызывался Хемингуэй. Разрешение, разумеется, вело к многочисленным травмам — как физического, так и психологического характера.»

«Хемингуэй любил публично обсуждать личную жизнь друзей.»

«Хемингуэй ненавидел писателей, которые были популярнее его. Или выше. Когда кто-то выпускал бестселлер, то немедленно появлялся в следующем романе или рассказе Хемингуэя — в роли законченного мерзавца или просто идиота. Имя Хемингуэй менял, но не настолько, чтобы нельзя было угадать прототипа.»

«В мужчинах Хемингуэй особенно ценил героическую внешность. Нешуточную ярость вызывали в нем собственные отретушированные фотографии, на которых часто замазывали его шрам на лбу. История происхождения шрама, предмета необыкновенной гордости Хемингуэя, на протяжении всей жизни писателя менялась: шрам возникал то от ранения на войне, то в уличной потасовке, то в столкновении с быком. Уже после смерти Хемингуэя миф развеяла его сестра, рассказав, что шрам был получен не в окопах, а при неудачной попытке закрыть чердачное окно в парижской квартире.»

«Хемингуэй всегда имел при себе оружие.»

«Хемингуэй был убежден, что настоящий мужчина должен начинать пить в двенадцать лет. Сам он, по его словам, пить начал в пятнадцать, но собственных детей решил познакомить с тяготами мужской жизни пораньше.»

В общем, был он крупный, шумный, лживый, хвастливый, хамоватый жлоб, корчивший из себя всепобеждающего «альфа-самца». До раннего маразма дотянул, надо думать, из-за того, что нападал только на слабых и с численным перевесом на своей стороне. Впрочем, хватает дамочек, в глазах которых жлобское поведение — тот ещё покорительный блеск, если у «первого парня на деревне» вдобавок имеются слава и деньги.

* * *

Герхард Хесс о том же самом («Кем был Эрнест Хемингуэй»):

«Алкоголизм, жестокость, тяга к насилию, необузданная сексуальность и депрессии были постоянными спутниками Хемингуэя на протяжении всей его жизни. Его литературное наследие характеризуется сухими, равнодушными описаниями жестокости и преступлений, совершенных любимыми автором типами пьяниц, невротиков, нимфоманок, наркоманов, гомосексуалистов и других странных в сексуальном отношении персонажей. Это был именно тот мир, в котором дух Хемингуэя вращался всю его жизнь.»

«Чтобы как можно ближе испытать беспощадность войны, но сначала без особого риска, Хемингуэй в молодости добровольно отправился санитаром на войну против немцев, которую вероломные итальянцы спровоцировали в 1914 году из-за своего жадного желания захватить земли Тироля. За время его короткого участия в боях в конце войны при итальянской пехоте Хемингуэю, кажется, удалось – согласно его собственному высказыванию – „санитару“, убить несколько немецких солдат.»

«Убийство животного и человека оставалось большой психотической страстью Хемингуэя.»

«Он любил летать с летчиками во время разведывательных полетов, и когда американцы высаживались в Нормандии, он был там как военный репортер, который, однако, был очень хорошо вооружен – что полностью противоречило Женевской конвенции – и сгорал от желания убивать немцев. Хемингуэй гордился тем, что он „убил 122 немца“. За восемь месяцев своего участия во Второй мировой войне „папа Хемингуэй“ был не солдатом, а аккредитованным военным репортером, т.е. гражданским лицом; то, что он делал, было настоящим подлым убийством! Как стало известно в результате исследований редактора журнала „Фокус“, в письмах и биографиях содержатся указания на неоднократное убийство Хемингуэем немецких военнопленных. Лауреат Нобелевской премии гордо рассказывал о том, что убивал беззащитных немецких солдат, в том числе одного совсем юного мальчика, который попытался убежать от него на велосипеде. Хемингуэй признается в своих письмах, что он застрелил одного „наглого Фрица“ и одного убегавшего молодого человека.»