Особо писателистый писатель Эрнест Хемингуэй - [3]

В СССР интеллигентский культик Хемингуэя был частью «низкопоклонства перед Западом» — искреннего и страстного. Плюс проявление тоски по недосягаемым дальним далям.

Кстати, почему у особо рафинированных интеллигентов бывает туго с иностранными языками. Потому что нет ни способностей, ни стимулов, да и не нужны они: нехудшее место в социуме обеспечивается в основном родителями, а интеллигентская версия культуры (список великих людей типа Хемингуэя, «истинные ценности» и набор поверхностных афоризмов типа хемингуэевских) усваивается в процессе повседневного общения.

* * *

За счёт чего обычно писатели выдвигаются из ряда конкурентов. Факторы в основном такие:

— занимательные качественные тексты (Александр Беляев);

— этническая солидарность (братья Стругацкие);

— пропагандистская востребованность у государства (Николай Шпанов);

— обличительство, пропагандистская востребованность у противников существующей власти (Максим Горький);

— военные впечатления (Лев Толстой, Всеволод Гаршин);

— впечатления с невоенных «фронтов» (Джек Лондон, Олег Куваев);

— тюремно-лагерные впечатления (Александр Солженицын);

— путешествия в экзотические места (Константин Станюкович);

— нарочито заковыристая показушная биография (Эдуард Лимонов);

— извращения, асоциальное поведение (маркиз де Сад);

— паясничество (Роман Трахтенберг);

— редкая или специфическая профессия, которая не каждому по силам или на которую не каждый решится, но которая даёт знания или возможности, вызывающие интерес (…);

— тусование в литературной среде (Илья Эренбург);

— должность в редакции, в писательской организации;

— партийная или государственная должность;

— работа в газете (Антон Чехов, Марк Твен);

— родовитость — настоящая или кажущаяся (Алексей Толстой).

У Хемингуэя из перечисленного имело место следующее:

— работа в газете;

— военные впечатления;

— нарочито заковыристая показушная биография;

— путешествия в экзотические места;

— тусование в литературной среде.

Возможное содержание текстов, вызывающее повышенный интерес:

— исследование важных социальных вопросов;

— исследование будущего;

— ублажение патриотического или националистического чувства через картинки истории;

— раскрытие страшных или постыдных тайн власти;

— показ социального дна;

— описание военных ужасов;

— повествование о «золушках», внушающее надежду на крутое изменение личных обстоятельств к лучшему, не потребовавшее больших усилий;

— показ героев, на месте которых приятно себя представлять;

— порнография.

У Хемингуэя из этого списка присутствовали:

— описание военных ужасов;

— показ героев, на месте которых приятно себя представлять.

* * *

Вот помыслилось мне однажды вдруг, к примеру, такое: «Многие блондинки стареют некрасиво: кожа у них на лице становится цвета слоновой кости, и кажется, что это череп уже просвечивает.» Если бы я был писателем хемингуэева типа, я бы это куда-нибудь вставил, и наверняка сошло бы за тонкое наблюдение или меткое замечание. Но мне так делать не хочется, потому что…

— не так уж это и кажется;

— статистики у меня всё равно нету;

— брюнетки и шатенки тоже с годами не радуют, но по-своему;

— не всё ли равно?

А хемингуэистые ж лепят сплошь и рядом подобную чушь, и пиплу это нравится: ему кажется, что он от такого становится информированнее, умудрённее, наблюдательнее, нюансистее (на самом же деле он только охмуряется, абсурдизируется и приобщается к кругу особо интеллигентнутых никчемушников).

Есть тьма тьмущая как бы соображений, которые бесполезны, но неопровержимы и производят впечатление изысков проницательного ума. Чтобы производить такие «перлы» в изобилии, надо стахановски настроиться на генерацию и отключить в себе критическое мышление и острое желание быть полезным для общества. Тогда дивная белибердовая проза, может, тоже забьёт из вас струёй.

То, про что только что было сказано, — между прочим, важный компонент в рецепте популярной литературы. Во-первых, этот компонент обеспечивает писателю производительность (если будете много ломать голову над тем, что пишете, плодовитым автором не станете). А во-вторых, он придаёт писательскому продукту охмурительную силу (если в вашем опусе всё будет чётко и по делу, он не будет годиться для достижения приятной одури и чувства обретаемой просветлённости). Успешная литература не всегда бывает толковой, толковая — успешной. Если толковость у вас не получается, попробуйте писать, как Хемингуэй.

Кстати, бывает трёп заумный и бывает квазиумный. То и другое — трёп, имитация сложной работы мысли. Но в заумном — претензия на масштабность мысли, а в квазиумном — только на «умение подмечать» и всё такое.

* * *

Когда Хемингуэй заявлял, что «Париж — это праздник, который всегда с тобой», он наверняка имел в виду не свою карманную модельку Парижа, которая рвала ему карман пиджака Эйфелевой башенкой, а то, что он рано подсёк, насколько падки на мутные бесполезные афоризмы всякие там абсурдизированные интеллигенты и примыкающие к ним умственно недоразвившиеся образованцы. А если я скажу, что Париж — это далеко не в последнюю очередь кладбище средневековой архитектуры, уничтоженной всякими там Османнами, дегенератский гадюшник и место проигрываемой битвы за белую расу, то на меня зашипят волосатые недобритки: «фашшшист! фашшшист!». Но я скажу всё равно. Уже вот сказал, сволочи.