Оскомина - [24]

Словом, когда Арнолд помер, Чарли отвез хомяка в одно из этих криогенных предприятий, чтобы его там заморозили. Обошлось это не дорого: тельце-то было малюсенькое, и даже за хранение не пришлось платить: Чарли привез Арнолда домой в красивом мешочке с резиновым ремешком и сунул его в морозилку. А я представила себе, как Кора Бигелоу, наша домработница, в один прекрасный четверг наткнется на него в морозилке и примет за новомодную вымороженную картофелину в пакете для варки. То-то огорчится Чарли, когда полезет в морозилку пристроить малюсенький букетик цветов к месту последнего упокоения хомяка, справа от поддона для льда. Ну и как же, по-вашему, я должна была поступить с таким первым мужем? Только развестись. Больше того, разведясь с таким первым мужем, вы ни разу о нем не вспомните. Ни разу не подумаете: боже, как жаль, что рядом нет Чарли! Он помог бы мне в трудную минуту. Но Чарли всеми силами избегал любых трудностей. Он лишь записывал их в свой ежедневник, а потом, когда проблема без его вмешательства разрешалась, стирал записи.

Прожив с Чарли шесть лет, я от него ушла, причем последние два года, если не больше, наш союз уже дышал на ладан. В таких случаях многие семейные пары, вместо того чтобы положить конец неудачному браку, пытаются его склеить, и способы эти всем известны: купить дом, завести интрижку на стороне или родить ребенка. А в начале семидесятых было как минимум еще два. Можно было записаться в группу развития самосознания и раз в неделю собираться вокруг тарелочки с сыром и чесать язык с семью такими же несчастливыми в браке женщинами. Или до хрипоты без толку спорить с мужем о том, кому и что делать по дому, вновь и вновь пытаясь спихнуть с себя хоть какие-то обязанности. Тысячи семей проходят этот этап с одним и тем же результатом: мужья соглашаются убирать со стола. И убирают. После чего победно озираются в ожидании заслуженной медали. Убирают в надежде, что больше ничего делать не придется. Убирают со стола в надежде, что эта дурь скоро пройдет. Она и проходит. Феминизм сошел на нет, и очень часто вместе с женами. Они уходили в мир — наконец-то свободные, вновь одинокие, и там им открывалась ужасная правда: они были товаром на рынке, только покупателей было маловато, и единственным реальным достижением феминизма семидесятых стала возможность платить за себя в ресторане.

Я оставила Чарли все — кооперативную квартиру, загородный дом, а также Ширли, Менделя, Мэнни и Флетчера. Забрала свои вещи, кулинарные принадлежности и пару кушеток, купленных мной еще до замужества. Я забрала бы и журнальный столик, да Чарли его не отдал. Пока мы с Чарли препирались, грузчик читал мою книгу «Мы сами и наше тело»[50] — главу про самостоятельный вагинальный осмотр. У нас же три журнальных столика, сказала я, ты бы хоть один отдал мне. А ты забираешь обе кушетки, возразил он, и на чем прикажешь мне сидеть? Я напомнила, что кушетки я привезла в качестве приданого, в то время как все три столика были куплены во время нашей совместной жизни, и я имею право хотя бы на часть совместно нажитого имущества. Можешь забрать Менделя, сказал Чарли. Я заявила, что Мендель даже для хомяка полный отстой.

Тогда Чарли заявил, что тоже внес в общий семейный котел кое-что из мебели, но та мебель ушла к моей матери, когда она уезжала с Мелом — тем самым, кто считал себя Богом, — и только мы ту шведскую мебель и видели. Я заявила, что модерновый хлам, который он отдал моей матери, был гаже некуда, так что Мел сделал нам большое одолжение, избавив нас от него. Чарли заявил, что ни за что не отдаст мне журнальный столик, так как понял, что вместе с кухонной утварью я увожу и нож для чистки моркови, и теперь он не сможет готовить обед для Ширли и мальчиков. Уже направившись к выходу, чтобы купить новый нож для чистки моркови, он бросил, что никогда не простит мне хамства насчет Менделя. После переезда грузчик торжественно пожал мне руку и сказал:

— У меня было пять таких же разъездов на этой неделе. Ваш — еще куда ни шло.

Позже Вера, конечно же, сказала, что я сама все подстроила, по-другому и быть не могло, — подстроила так, чтобы Чарли ни при какой погоде уже не мог отдать мне журнальный столик; и теперь, когда я завершаю свою семейную жизнь, меня будет греть сознание, что Чарли скупердяй, как я всегда и говорила.

— Ты и выбрала его потому, что его тараканы замечательно сочетались с твоими, — заключила Вера.

Я люблю Веру, правда люблю, но разве не может с тобой произойти хоть что-нибудь, чего ты сама никак не предусматривала? «Ты выбрала его, зная, что у вас не срастется». «Ты его выбрала, потому что ваши тараканы прекрасно сочетались». «Ты выбрала его, зная, что он будет тебя подавлять, точь-в-точь как твои родители». Со всех сторон только это и слышишь, но правда заключается в том, что кого бы ты ни выбрала, все равно не срастется; ваши тараканы будут отлично сочетаться, но от этого легче не станет: он будет тебя подавлять, точь-в-точь как твои родители.

«Из всех мужчин на земле ты выбрала того, с кем будет трудно». «Из всех мужчин на земле ты выбрала того, кто тебе совсем не подходит». Никакого откровения во всем этом нет, просто такова жизнь. Всякий раз, стоит оглянуться, и ты выбираешь того единственного, с кем связываться никак не стоит. Возможно, психиатр Роберта Браунинга