Осколок - [4]

 Командир роты какое-то мгновение вглядывался в лицо жертвы, подслеповато щурясь, и, вдруг, аж присел на месте, схватившись за голову:

 - Так это ж политрук, итить вас через колено, батальонный. Я как штабной «Харлей» увидел под березкой, полчаса кругами бегаю, с ног уже сбился, а вы его тут убиваете втихаря. Ты Игнатьич, куда смотришь? Как допустил? Нам теперь всем в штрафбат прямая дорога. Хотя, - он махнул безнадежно рукой, - тебе уже все равно. Но ты меня-то хоть пожалел бы. Меня-то за что?

- А чего это ты, Алексей Максимыч, ко мне с претензией своей? Я, так, и вовсе тут ни при чем. Лежу себе, спокойно, на столе. Не трогаю никого, никому не мешаю. Дед мне ухо прилаживает. Ну, которое осколком почти срезало. Думаю, чего оно будет телепаться, как лопух на ветру? Непорядок это. Тут Скворцов, твой, ну, который политрук, заходит:

 - Вольно, - говорит, - Работайте, санинструктор, не отвлекайтесь. Наслышан я о подвиге старшины Хруща. И вы это правильно решили - марафет навести герою нашему, не пожалевшему свою жизнь отдать за победу над фашистами. Торжественно похороним его, с воинскими почестями. Я тут и речь подготовил небольшую, минут на тридцать. Заодно политинформацию проведем. О положении на фронтах и нашем священном, так сказать, всеобщем долге.

 В это самое время, я, вдруг, замечаю, что коновал наш, ну, Дерюгин, то есть, ухо-то черными нитками шьет. Я ему и говорю шепотом:

 - Хоть бы товарища политрука постыдился. Совсем ты совесть потерял. Перед бойцами хочешь меня опозорить? Собрался мне похороны сорвать? С почестями и торжественными речами? Это тебе не Уткину клизму от обжорства вставить. Тут понятие требуется. А от тебя одно разгильдяйство и беспорядок. Неужто у тебя, акромя черной, других ниток не нашлось?

 - Ты, - Дед мне отвечает, - не в похоронном салоне находишься. А в санитарном пункте. Обычно я здесь покойников не держу. Лично для тебя исключение сделал, а ты и наглеешь. И права мне качать тут нечего. Нитки у меня только двух цветов: черные и белые. К нынешнему цвету твоей рожи ни одни не подходят.

 - Так в шапке у меня, серые, глянь. Вроде должны подойти.

 В это время я внимание на Скворцова обратил. Вижу, с ним не то что-то. То ли речь торжественную репетирует, то ли воздуху мало ему. Рот вроде шевелится, а звука нет. И руками двигает необычно. Словно дым перед собой разгоняет. Или, может, от комаров отмахивается.

 Я со стола слез, и к нему. Крышку скрутил, и флягу протягиваю:

 - Вы, товарищ политрук, водички испейте. Выглядите нехорошо. Нервный вы какой-то. Видать не бережете себя совсем. Отдыхать нужно больше. А то, ведь, так можно и околеть на рабочем месте. Я, вот, при жизни, тоже суетливым был. А теперь, как бы со стороны взглянул – пустое это. О вечном думать надо.

 Он, вроде, пригубил, но сам мне на руки поглядывает. Я ему и говорю:

 - Вы не смотрите, что глина под ногтями, это я только из могилы ночью откопался. Через час помывка в роте. Уже и баньку топим. Так, что все у нас чин-чинарем. На похоронах своих, буду лежать как огурчик. Я порядок знаю. Обмоюсь, как положено, и чистое исподнее надену. Будте уверены – не подведу я вас, товарищ комиссар.

 - Политрук.

 - Ась?

 - Старший политрук я, - промямлил Скворцов, и сомлел болезный.

 - Ну, и вот, Дерюгин его уже минут десять не может в себя привести. Сначала все больше с нежностью по щекам шлепал. А теперь уж распоясался вконец. И головой об стену приложил, и под дыхало пару раз сунул. А как понял, что я эту тайну в могилу с собой унесу, так решил, видать, политруку от души морду начистить. Если б не вы, товарищ командир, убил бы он его совсем. Думаю, на почве личной неприязни. Обиду на него затаил, наверное.

 - Ты чего мелешь, малахольный? Я же в медицинских целях. Во врачебных, так сказать. Жизнь человеку спасаю. А ты напраслину наводишь на меня. Сам же его на тот свет чуть и не спровадил, - фельдшер аж задохнулся от несправедливости. – Из могилы он, видите ли, недавно вылез. Глину, говорит, когтями рыл. Вот сам, теперь, бери и откачивай его, как хочешь. Рот-в-рот, или, как там у вас, у неупокоенных принято. А то, может, горло ему перегрызешь, и всю кровь высосешь?

 - Я тебе, Дерюгин, не упырь какой, чтоб кровь комиссарскую хлебать. Я тебе, Дерюгин – старшина Красной Армии. Хоть и геройски погибший. А ты мне, сволочь, ухо черными нитками пришил.

 - Молчать! – Нефедов гаркнул командирским голосом. – Я думал, у нас один раздолбай в роте – Васька Горелов. Когда – нет. Не один. Теперь, значится, внимательно слушаем мой приказ, - старлей расправил под ремнем гимнастерку, подтянулся, - Скворцова привести в себя. Без мордобоя. Роту помыть в полевой бане. В две смены. Позиции пустыми не оставлять. О выполнении доложить. Вопросы есть? Выполнять!

***

 Васька Горелов, поставленный наблюдать за небом, начало налета Юнкерсов благополучно прозевал. Не расслышал из за непрерывной артиллерийской канонады. Как только несколько зловещих силуэтов бомбардировщиков показались над верхней кромкой леса, с разных сторон послышалась команда «Воздух!», но одновременно с этим, земля стронулась с места и заходила под ногами, будто живая. По ушам ударил грохот взрывов, и засвистели осколки, срезая ветки и небольшие деревца. Красноармейцы, построенные по случаю помывки, прыснули в разные стороны, но в этот раз спрятаться успели не все.