Осколки памяти - [49]

Возвращаются из больницы после отравления, вод­ку всю из них выкачали, видят, Валет бежит навстречу. "Живой!" - "Зря мы на клизьмы согласились!" Валет поднимает ногу и писает. "Во, вишь, отливает" - дескать, все было безобидно, никакого там яду не было. "Ал­каш!" - Санаев зовет Новикова после этого - по-моему, только они могли так меж собой разговаривать.

А сцена с лечением кирпичом. В народе бытует эта процедура, решили сцену снять. Достали в кузнице щип­цы, кирпич взяли, большой чугун, травы всякой в него набросали для пользы дела... И идет рассказ Новикова:

"Жжет? Хорошо! Ты не волнуйся! Во время войны я свое­му командиру одну такую примочку сделал, так полк две недели наступал!" Чудо!

Или Санаев снял рубаху.

- Ну и белый ты, Федос, - как попадья! - говорит ему Новиков.

- А ты попадью видел?

- Приходилось.

Вот разговор какой - ну, прелесть же сплошная! Этим старикам, Борису Кузьмичу и Всеволоду Василье­вичу, не надо было играть старость, им, напротив, нужно было играть озорство, веселье.

Санаев говорит:

- Вот переселяют нас, никаких забот не будет, ни­каких трудностей - все будет: вода в доме, туалет, и дров не надо.

А Новиков вдруг:

- Трудности я тебе буду создавать!

Это ж золото!

Сложные взаимоотношения по сценарию были меж­ду этими стариками, вроде вражды, но мне хотелось, что­бы зрителем прочитывалось, что они так любят друг дру­га, настолько они не могут жить друг без друга! Доверяют самое сокровенное:

- Помру я в среду. Ты будешь мыть меня водой из этого колодца.

- Так холодная ж!

- Это тебе холодная, а мне в самый раз будет!

Текст блестящий, и они вот такие чудные старики.

Не влюбиться в них было невозможно, что я и сделал как режиссер - я был влюблен в них.

Да и вся группа их просто обожала, и все старались, насколько возможно, облегчить им жизнь. Директор кар­тины Рафаил Еремеевич Быховский придумал: ну, чего старикам в столовку ходить завтракать, толкаться там с сосисками, яичницей? "Вот такое меню вас устроит: стакан свежей сметаны, два стакана клубники, свежая 6улка и кофе?" - спросил он. Они согласились, и этот набор по утрам приносился им в номер.

Колюня

Еще один всеобщий любимец - Коля Караченцов, его обожали все, и я в том числе. Я очарован был этим зубастиком сразу, как только он появился на съемочной пло­щадке, и влюбился в него на всю жизнь. И потом уже ста­рался не пропускать ни одного фильма с его участием.

Он выдерживал без преувеличения невероятный ритм: работал в это время с театром на гастролях и, выкраивая как-то возможность, прилетал на съемки. В Вильнюс за ним ездили на машине, оттуда привозили в Гродно, он, бедняж­ка, тем временем на заднем сиденье спал. Приезжает - го­тов к съёмкам. Ни разу не сорвалась работа.

Меня пытают по сей день, как и зачем Колюню за­гнали в аистиное гнездо? Многие относятся к этому эпи­зоду, как к шутке: этот смешной и такой талантливый Коля с гармошкой сидит в гнезде и, болтая ногами, поет "Миллион алых роз" (болтал смело, потому что рабочие, зная, что будет сидеть Караченцов да еще с гармошкой, основание для гнезда сделали прочным - все на совесть). Так что это - режиссерский взбрык? Да нет (хотя и это тоже). Оказывается, для того чтобы аист ушел из своего гнезда, в нем надо побывать человеку, и птица, учуяв его по запаху, уйдет сразу, не будет сидеть там, даже если гнездо обжито уже. Выходит, не просто так Коля свою спортивную сноровку применял (он очень спортивный, очень гибкий парень), взбирался по деревенской лестни­це, а всю картину он тем самым просил аиста: "Уходи отсюда! Обживайся в другом месте! Здесь уже не жить". Деревню-то сносить будут, город тут построят: дворец культуры возведут, или ледовый дворец, или крытое футбольное поле.

Люди все прекрасные

О Галюне - Юленьке Космачевой - и говорить не приходится. Очаровательная девчушка, талантливая, прелестная. Хорошо играла со Станютой, с Садальским. "Хочешь, я тебе куклу подарю, только не убивай моего папу?"

Вообще с актерами мне повезло, причем они как-то сами собрали себя в кучку. И помогло отнюдь не то, что сни­мает Добролюбов, - его и знать никто не знал, - а то, что компания такая собиралась: Санаев, Новиков, Колюня Ка­раченцов, Галочка Польских... Какому актеру не захочется насладиться такой компанией? И все проходило без этих утомительных проб: люди приезжали, утверждались, и все дела. Нет, конечно, какие-то пробы проводить надо было. Просто проб не было лично для меня. Все люди-то очень хорошие, замечательные, это известно. Ромм абсолютно был прав: "Я не актера пробую, я хочу выяснить, что это за человек". А тут подобралось такое созвездие не только хо­роших артистов, но и хороших людей, что это и на экране видно. Поэтому, наверное, народ так любит эту картину.

Галочку Польских, мою сокурсницу, я знал очень хо­рошо, и как только прочитал сценарий, она сразу возник­ла в моих мыслях, и я был очень рад, что она без промед­лений согласилась участвовать в картине.

Гена Гарбук - старший брат - был для меня тоже ясен сразу, мы знакомы с ним давно, всю его театральную жизнь (он после института пришел в Национальный театр им. Янки Купалы и остался верен ему). Гена - человек без­отказный и актер безупречный, свое он сыграет всегда. По­мните, отец говорит: "Все, ребята. Свататься идем. Ты (к старшему обращается) речь будешь говорить".