Ощепков - [106]

А вот жена «изменника родины» Антонина Лаврентьева:

«Когда я вспоминаю о Бутырках, в первую очередь всплывает в памяти такой эпизод. Примерно через неделю или две заключенных женщин повели в тюремную баню. Пока мы там находились, в нашей камере шел обыск — так называемая “сухая баня”. Когда вернулись, увидели, что все наши постели и жалкие вещи перевернуты и проверены до швов. А в самой бане, как только за нами закрыли двери и замкнули их на ключ, мы обнаружили, что вместо горячей воды из кранов шел сухой пар, а холодной воды не оказалось. Баня так переполнилась паром, что дышать стало нечем. Мы стали задыхаться, стучать в дверь, просить о помощи, но никто не откликался. Тогда я и Соня Меламуд (мы были моложе других) стали подтягивать задыхающихся женщин к замочной скважине, чтобы они могли подышать воздухом. Вскоре, потеряв сознание, мы все лежали как бревна на полу. Когда пришли надзиратели, нас стали обильно поливать холодной водой и вытаскивать за ноги в коридор. Когда мы очнулись, нам сказали: “Попробуйте только пожаловаться, нам ничего не будет, а вам несдобровать”. Долго мы не могли прийти в себя: болела голова, у некоторых началась рвота. Мы лежали как трупы.

В тюрьме я просидела около трех месяцев, за это время мне не предъявили никаких обвинений»[340].

Найдите и почитайте эти и другие воспоминания о том, как люди стояли в камерах плечом к плечу, потому что сесть не было возможности, и так же, стоя, держали плечами умерших, потому что тем некуда было упасть. Стояли в камерах, где не хватало не просто свежего, а никакого воздуха, и от удушья умирали и совершенно здоровые люди, а не то что больной стенокардией стокилограммовый великан, которому сил на борьбу за жизнь требовалось в разы больше, чем многим из остальных, а взять их было негде. Убивала духота, убивало, сдавливало сердце чувство бессилия, понимание, что с тобой, вчера еще таким большим и сильным, могут сделать все что угодно и вряд ли получится сопротивляться и даже умереть достойно, скорее всего, не удастся.

У смертельно больного Василия Ощепкова не было сил сражаться против тюремщиков, потому что не осталось их даже на борьбу за себя. Вся его жизнь была — борьба, а вот теперь — сил не хватило. И лишь в одном любители былин безусловно правы: Василий Ощепков не умер, а был убит в тюрьме. Нет, он был убит не на допросе, дело до этого не дошло — некогда было, следователи тогда, осенью — зимой 1937/38 года, оказались завалены работой так, что не успевали руки от крови отмывать, и даже первого допроса жертвам приходилось порой ждать неделями. Его убили, уже просто арестовав, изъяв из жизни. Не гражданской, а просто — из жизни. Убили, оклеветав, взяв ни за что, ибо никаким шпионом он, конечно, не был, а был настоящим русским патриотом и очень больным человеком, не выходившим на улицу без нитроглицерина. В камеры Бутырского замка с таблетками не запускали…

11 октября дежурный врач тюрьмы Миляева отстучала на пишущей машинке акт о том, что «3/Х — с. г. арест. ОЩЕПКОВ В. С. был… на приеме, причем установлено заболевание сердца и сосудов (грудная жаба). ОЩЕПКОВУ было назначено соответствующее лечение. Можно предположить, что смерть ОЩЕПКОВА В. С. наступила во время приступа грудной жабы».

«Назначено лечение…» Как тут снова не вспомнить Солженицына, назвавшего тюремных врачей «лучшими помощниками следователя и палача»? Как не вспомнить о том, что следователи-палачи могли запытать, забить до смерти, а врач потом со спокойной душой подмахивал протокол о смерти от цирроза печени или от инфаркта, а уж что касается лечения: «Лечить? У нас не лечат!» Но даже в таком случае, когда все кончалось на первом и последнем допросе, в дело обязательно подшивался протокол о вызове на этот допрос: чекистская бюрократия все фиксировала, следователям тоже надо было отчитываться, что не халтурили, что не курили часами, а выполняли «физические упражнения с резиновой палкой». Потому правило было железное: вызвали — подшей бумагу.

В уголовном деле Ощепкова протоколов нет совсем. Значит, его не вызывали, он ждал своей очереди восемь дней — обычное дело для «зашивавшихся» в те дни от обилия «шпионов» следователей, а умерев, оставил палачей ни с чем. На Василия Сергеевича были собраны показания, «имелись виды». Его смерть разрушила их судебные перспективы. Прахом пошли попытки «пришить» Ощепкова к делу Кима, Крылова, Плешакова, позже — Юркевича. Его смерть избавила Анну Ивановну Казем-Бек («харбинка»!) от необходимости отправиться в лагерь в соответствии с пунктом 12 приказа «о харбинцах». Может быть и то, что ее не арестовали независимо от мужа — случайность, ошибочное удаление из списков после смерти Ощепкова и закрытия его дела. Ссылка на приказ № 00486 в пункте 12 говорила об уголовной ответственности ЧСИР — «членов семьи изменника родины», подлежащих заключению просто за то, что они любили своего мужа, отца, брата. Но вместе с Ощепковым из списков выпала и его жена, и ее никогда не преследовали.

Постановление о реабилитации Василия Ощепкова было подписано 2 февраля 1957 года. В нем, помимо всего прочего, сказано (орфография источника сохранена):