И он не только вёз их к заутрени, но и заставлял после заутрени разговляться, хотя бы те падали от сна.
И в эту пасхальную субботу Звягин решил проделать то же самое. Полночная толкотня с жандармами и полицией около церкви, куда допускались только избранные, да и духота и давка в самой церкви давно уже не пленяли его. Но он не хотел ни за что сознаться себе в этом и продолжал поступать по традиции.
По традиции же к Пасхе пеклось, жарилось и варилось то, что полагается, и большой стол, уставленный куличами, окороками, поросятами и пасхами, украшался цветущими растениями.
И вдруг, уже в сумерки, Звягин узнает, что цветы-то нынче и забыли заказать.
Он возмутился:
— Это чёрт знает, что такое! Если сам не распорядишься, никто даже о таких вещах не подумает.
— Ах, у меня и без того голова кругом идёт, — недовольно отозвалась жена. — Все в доме с ног сбились: одно не дошло, другое подгорело; столько беспокойств и единственно из-за твоей блажи.
Звягин огорчённо вздохнул и почти безнадёжно махнул рукой. Он давно уже примирился с тем, что женился не совсем счастливо: жена его была особа, как она сама о себе любила выражаться, практическая, положительная и без всяких кислых предрассудков.
Но достаточно ему было заикнуться об этом недостатке её, как следовал язвительный ответ:
— Ну, ты с избытком получаешь эту поэзию на стороне.
Приходилось поневоле умолкать, потому что он раза два неосторожно влопался перед ней самым неприятным образом.
Так или иначе, с поэтической стороны Звягин имел полное основание считать себя непонятым и одиноким. И все же, перебирая свой, как он мысленно определял, синодик, решительно недоумевал, на ком бы из всех женщин, с которыми был близок, он остановился. У одних были одни недостатки, у других — другие. Жена, по крайней мере, была верна ему и, как мать, не оставляла желать лучшего, а, главное, она была, хотя и несколько обидно-насмешливо, снисходительна к его грешкам, и это представляло значительное удобство.
Вот у его товарища Вилковского жена так адски нетерпима в подобных обстоятельствах, что при малейшем намёке на ревность отравляется, и её за шесть лет супружеской жизни уже одиннадцать раз спасали от самоубийства. Это в конце концов оказывалось безопасно, но уж очень беспокойно. А со стороны спокойствия Звягину за своей женой жилось, как за каменной горой. Да и капиталец за ней он взял порядочный.
Из всех, кого он вспоминал, одна ещё несколько останавливала его внимание, но, во-первых, роман с ней у него был очень давно и, может быть, только потому она и представлялась ему необыкновенно привлекательной. Затем, он как-то слышал, что она пошла по торной дорожке. Это известие произвело на него столь неприятное впечатление, что, на днях, мельком увидев проехавшую на извозчике вызывающе одетую особу, он принял её за ту и чуть не закричал не то от изумления, не то от испуга.
Но он знал, что та давно уже исчезла из родного города. Конечно, она могла вернуться, но этому почему-то не хотелось верить и особенно не хотелось верить тому, что она действительно стала такой.
Цветы были заказаны.
Он вышел из магазина, где так пахло землёй и цветочными ароматами, что становилось душно, и теперь вздохнул с особенным чувством и оглянулся во все стороны.
На западе небо было нежно-сиреневое, и почему-то казалось, что именно оттуда улыбается всей земле, и городу, и морю ранняя весна.
Эта улыбка таилась и в уличном движении, оттого и самому хотелось двигаться и даже дышать как-то по-весеннему.
Уже вспыхнули электрические огни, но свет их ещё ничего не озарял. Сумерки покрывали тенью только западную половину неба над морем. Взгляд рассеянно скользил от бледно-алых облаков к домам с выставленными к празднику рамами и к людям. Везде чувствовался уют, и Звягину приятно было сознавать, что у него ещё больше, чем у многих, сказывается этот уют и сияние Светлого праздника.
Но особенно почему-то привлекали женщины. В этот предпраздничный весенний день, они все казались необыкновенно оживлёнными, лёгкими и близкими.
У одной из них, шедшей впереди, Звягин заметил маленький беспорядок в костюме: кончик белой тесемки, выступавшей из-под короткой, изысканно модной и странно-знакомой, кофточки. Белая тесемка шла откуда-то извнутри туалета, в общем не только изящного, но даже подчёркнуто изысканного.
Эта мелочь до того непонятно его беспокоила, что хотелось подойти к ней и, извинившись, шепнуть об этом. Готовая фраза так назойливо просилась на язык, что Звягин с трудом её удерживал. Будь помоложе, он непременно отважился бы на эту несколько рискованную выходку, сейчас же только хотелось взглянуть ей в лицо и продолжать путь.
Но едва он поравнялся с ней и увидел ещё свежие, для чего-то напудренные, щеки, вздрогнуло сердце и захотелось броситься в сторону.
Это была она, несомненно она, и теперь уже стало ясно, что на извозчике на днях он мельком видел именно её.
Но вместо того, чтобы бежать, Звягин остановился, глядя на неё во все глаза.
Она испуганно отшатнулась, но, взглянув на него чуть-чуть подведёнными глазами, чего-то испугалась ещё более, покраснела и, растерянная, не менее чем он, опустила ресницы.
