Осенние цветы - [6]

Шрифт
Интервал

— Ты знаешь, я ее помню.

— Не может быть! — удивился я. — Ты, наверное, с кем-то путаешь.

— Она носила короткую, как у спортсменок, стрижку.

Я отрицательно покачал головой, но потом вспомнил, да-да, ты остригла волосы, когда училась на первом курсе. Вы тогда ходили на завод практиковаться, и ты боялась, что косу закрутит в маховик. Значит, Хуачунь была знакома с тобой?

Она спросила, пристально глядя на меня:

— У нее на шее была крупная родинка?

— Где же ты могла видеть ее?

— У вас.

Что ж, это вполне вероятно, ведь Хуачунь была лучшей подругой моей сестры. Конечно, вы наверняка встречались у нас дома, просто я тогда еще не замечал Хуачунь, она была совсем ребенком.

С тех пор мы время от времени говорили о тебе, я не скрывал от нее и те редкие письма, что, бывало, приходили от тебя. Однажды ты приезжала по служебным делам и зашла к нам. Помнишь? Хуачунь захлопотала, поехала на рынок за свежей рыбой, накрыла стол.

За ужином ты подняла тост за наше счастье, а мы поздравляли тебя с рождением дочери. Скажи, тебя это не смущало? Мы сидели до позднего вечера, и ты уехала в гостиницу на последнем автобусе. Мы вышли проводить тебя, потом Хуачунь вернулась, а я пошел с тобой до остановки. Но почему-то нам было особо не о чем говорить, ты превозносила достоинства моей жены, советовала не откладывать с ребенком. Когда я вернулся домой, жена развернула твой подарок — это были две подушечки, расшитые цветами. Вопросительно заглянув в глаза, она, словно оправдываясь, заговорила о том, что надо было оставить тебя у нас, но в такое позднее время было неудобно беспокоить соседей, одалживать раскладушку… Я остановил ее, даже не дослушав.

В тот день ты была веселой и оживленной, много рассказывала о своей работе. В тебе рвалась наружу радость жизни, я чувствовал, что и в семье у тебя все ладно. Ты располнела и уже совсем не походила на прежнюю девочку Хуадоу, но зато выглядела солидно, настоящий инженер, ни дать ни взять, хозяйка новой жизни.

Все минуло, все ушло…

— Сколько можно вспоминать прошлое? — досадливо морщится Юаньюань. — Надоело!

— Мы теперь вступили в век электроники, — добавляет ее друг.

Отросшие лохмы волос, брюки с широкими раструбами… ну и видок! Хотя это меня не касается. Они идут нам на смену, а мы уже стареем. Неужели это старость?

Я всю жизнь мечтал побывать в Гималаях, увидеть вершину Джомолунгмы, видно, не суждено. Хоть бы издали взглянуть, о восхождении теперь, конечно, и думать смешно. Но все же некоторым моим однокашникам удалось одолеть ее, ну а у меня было хотя бы желание…

Проклятый дождь, не видно ему конца, льет и льет. Струи воды, стекающей с крыши, сливаются в сплошной поток. Все вокруг затянуло сырым промозглым туманом. Капли дождя падают на влажную землю почти беззвучно. Мне вспоминается, как они барабанили по жестяной крыше, когда мы жили на стройке водохранилища. А в прошлом году в это время сыпал град; он остервенело бил по оконному стеклу, белым платком укрыл двор. Но что со мной? Наверное, просто устал.

Ты еще плакала, когда вернулась жена. Я вышел вслед за Хуачунь на кухню, рассказал о тебе, о том, что предложил оставить у нас твою Сяо Дун. «С меня хватит и нашей Юаньюань!» — резко возразила она. Я не смог осуждать ее, жена была замотана и издергана, она была права. Словно пытаясь загладить свою вину, я бестолково суетился на кухне, подавая ей то нож, то тарелку.

— Что ты путаешься под ногами, не мешайся! — прикрикнула она, и я понял, что прощен. Она согласилась, она не могла заставить меня краснеть перед тобой.

После ужина она велела мне мыть посуду, а сама осталась с тобой в комнате. Я поплелся на кухню, старательно перемыл всю посуду, дважды промыл с мылом тряпку. Вернувшись в комнату, молча присел в углу. Я вообще-то не курю, сигареты покупаю исключительно для гостей, но тут не утерпел, зажег сигарету. Я сидел, время от времени затягиваясь, поглядывая на струйку дыма, и слушал, как ты снова рассказываешь о своих мытарствах, на этот раз сбивчиво, беспорядочно и взволнованно.

В этот раз Хуачунь не отпустила тебя, оставила ночевать. Сяо Дун устроилась с Юаньюань на ее узенькой койке, ты легла с Хуачунь на кровати. За окном дул ветер и шелестела листва, чудилось, шлепают капли дождя. Ты ворочалась во сне, тяжело вздыхала, скрипела зубами. Нелегким был твой путь, и главное было не потерять веру в себя, конечно, мы мало чем могли помочь тебе.

Сяо Дун осталась у нас, она не доставляла особых хлопот, росла смышленой и послушной, помогала по дому, не то что наша избалованная Юаньюань. Но потом меня стало тревожить то, что она часто тайком убегает на улицу. Я написал тебе, и вскоре ты забрала дочь.

Теперь она уже кончает университет, как-то летом навестила нас, приехала с другом. Та же ранняя пташечка, что и наша Юаньюань. Они собирались пойти в горы, подняться на гору Хуаньшань, и, разумеется, вместе с кавалерами.

— Хотите покорить свою Джомолунгму? — Видно, я взял неверный тон.

— А почему бы и нет? — вызывающе парировала Юаньюань, никогда не упускавшая случая надерзить.

— Дядя, — вмешалась Сяо Дун, тактично переводя разговор на другое, — не читали книгу о Дункан?


Еще от автора Гао Синцзянь
Право литературы на существование. Нобелевская лекция

Гао Синцзянь – первый китайский писатель, удостоенный Нобелевской премией по литературе за «произведения вселенского значения, отмеченные горечью за положение человека в современном мире», которые «открывают новые пути перед китайской прозой и драматургией».


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.