Осень в Пекине - [15]
— Переверните стул и уложите его как следует, — сказал Жуйживьом. — Позовите мадмуазель Курвандуй.
Старшая медсестра мгновенно прибежала на зов.
— Смерьте давление у этого стула, — велел Жуйживьом.
Практикант с предосторожностями взялся укладывать стул в постель.
— М-да, занятный случай, — строго заметил профессор, неотступно следя за действиями своего ассистента. — Да поосторожней же, не дергайте его так.
Практикант злился и действовал довольно грубо, отчего стул немилосердно скрипел. Поймав на себе взгляд профессора, молодой человек засуетился вокруг кровати с подчеркнутой аккуратностью профессионального яйцеглотателя.
— Надо, чтобы передняя кромка крыла была из того же материала, — сказал Крюк.
— Нет, лучше традиционная обшивка из бальзового дерева толщиной в полтора миллиметра. Тогда он будет легче.
— Если с таким мотором он на что-нибудь налетит — ему каюк, — предупредил Крюк.
— А мы найдем подходящее место, — сказал Жуйживьом.
Они разрабатывали проект крупногабаритной модели «Пинг-903», которую Жуйживьом специально подгонял к мотору.
— Это будет небезопасно, — заметил Крюк, — лучше держаться от него подальше.
— Какой же вы зануда, Крюк. Плюньте на все. В конце концов, я врач.
— Ну ладно. Я подберу запчасти, которых нам недостает.
— Не скупитесь. Я заплачу, сколько надо.
— Буду выбирать как для самого себя, — пообещал Крюк.
— Ни в коем случае! Выбирайте как для меня. Я так хочу. У вас отвратительный вкус. Идемте, я выхожу вместе с вами. Мне надо навестить больного.
— Идемте, — согласился Крюк. Они поднялись и пошли к выходу.
— Послушайте... — сказал Корнелиус Шмонт.
Он говорил еле слышным, сонным голосом; глаза его самопроизвольно закрывались. Жуйживьом устало вздохнул:
— Так, значит, эвипан вас уже не берет. И вы намерены снова донимать меня этими невообразимыми предложениями?
— Да вовсе нет! — сказал Корнелиус. — Но этот стул...
— Ну и что, что стул? Он болен, его лечат. Вы знаете, что такое больница?
— О Боже! — простонал Корнелиус. — Уберите его отсюда. Он скрипел всю ночь напролет...
Практикант, стоявший рядом, тоже, казалось, едва владел собой.
— Это правда? — спросил у него профессор. Тот кивнул в ответ.
— Можно было бы его выбросить, — сказал практикант. — Какой-то старый стул...
— Это стул эпохи Людовика XV, — назидательно сказал Жуйживьом. — И потом, кто из нас заявил, что у него горячка, вы или я?
— Я, — буркнул практикант. Его бесило, когда Жуйживьом начинал обхаживать стул.
— Ну так и лечите его.
— Я сойду с ума!.. — простонал Корнелиус.
— Тем лучше, — заметил Жуйживьом. — Наконец-то перестанете доставать меня своими дурацкими предложениями. Сделайте-ка ему еще один укол, — добавил он, обращаясь к практиканту.
— Ой, ой-ой-ой! — завопил Корнелиус. — Я уже не чувствую собственной ягодицы!
— Значит, дело идет на поправку.
В этот момент стул разразился целой очередью потрескиваний и похрустываний. Вокруг кровати распространился отвратительный запах.
— И так всю ночь, — устало пробормотал Корнелиус. — Переведите меня в другую палату.
— Вас и так положили в двухместную, а вы еще чем-то недовольны, — возразил практикант.
— Кроватей-то две, но стул уж очень воняет, — пожаловался Корнелиус.
— Да ладно вам, — сказал практикант, — думаете, вы очень благоухаете?
— Попрошу вас быть повежливей с моим пациентом, — одернул его профессор. — Что такое с этим стулом? У него что, проникающая непроходимость?
— Кажется, да, — сказал практикант. — К тому же давление сорок девять.
— Ну ладно, — заключил Жуйживьом. — Вы сами знаете, что надо делать. Счастливо оставаться.
Он нажал Корнелиусу на нос, чтобы его рассмешить, и вышел. Крюк ждал его с моделью «Пинг-903».
Крюк нервничал и кусал губы. Перед ним лежал лист бумаги, испещренный вычислениями и уравнениями двадцать шестой степени.
Искания и сомнения. Жуйживьом ходил взад-вперед по комнате, а чтобы не разворачиваться, от грязно-зеленой стены обратно он шел пятясь.
— В здешних условиях ничего не выйдет, — объявил Крюк после долгого молчания.
— Вы просто паникер, — сказал Жуйживьом.
— Здесь мало места. Он будет пролетать четыре измерения в минуту. Вы можете себе представить, что это такое?
— Ну и что теперь?
— Нужна пустыня.
— Но я должен быть при моих больных.
— Устройтесь врачом в колонию.
— Нет ничего глупее. Я буду мотаться по деревням и не смогу заниматься «Пингом».
— Тогда возьмите отпуск.
— Это не принято.
— Ну, значит, ничего не получится.
— Вот ведь незадача! — сказал Жуйживьом.
— Как хотите! — сказал Крюк.
— Ба! Постойте! — воскликнул вдруг Жуйживьом. — Я бегу в больницу... Продолжайте расчеты.
Он спустился по лестнице, миновал вестибюль и вышел на улицу. Около тротуара, возле решетчатого настила, ждал автомобиль. После смерти одной из своих любимых пациенток[18] профессор перестал принимать дома и занимался врачебной практикой исключительно в клинике.
Войдя в палату Корнелиуса, Жуйживьом застал там высокого и крепкого светловолосого парня: он сидел на кровати рядом с перевернутым стулом. При появлении профессора парень встал.
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Анна.
— Сейчас не время для посетителей, — заметил практикант, входя за профессором.
Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это второй, после «Я заплюю ваши могилы», роман, вышедший в 1948 году под псевдонимом «Вернон Салливен», осужденный в 1950 и отправленный на костер вместе с первой книгой. В высшей степени характерное для Салливена произведение: роман, отвергнутой по соображениям морали, граничащей с глупостью.Секс, кровь, смерть — как в любой великой книге, заслуживающей уважения.И много остроумия — ведь книга написана Борисом Вианом.
Во второй выпуск серии вошли роман-мистификация Вернона Салливана (псевдоним французского писателя Бориса Виана) «И смерть уродам», а также две криминальные повести Жана-Пьера Конти «Судзуки в волчьем логове» и Жозефины Брюс «Убийство в Лиссабоне».
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.