Орбинавты - [200]

Шрифт
Интервал

— Значит, теперь ты его защищаешь. А что ты мне говорил, когда мне было двадцать? Разумеется, ты не знал, откуда Мануэль родом, и поэтому не мог его найти. А почему он сам нас не нашел, мы не имели представления. И тем не менее у тебя не было никаких причин для того, чтобы настраивать меня против неведомых нам Фуэнтесов.

Когда Бланке было двадцать, в далеком 1512 году, Пако говорил ей:

— Ты не должна обижаться на отца из-за того, что он не проявил достаточно упорства, чтобы найти твою мать. Про твое существование он вообще ничего не знал. К тому же он дворянин, а мы — бесправные цыгане. Вряд ли его родня была бы рада, если бы мы вдруг заявили о себе. Знаешь ведь, как высокомерны так называемые «благородные». Чего доброго, они еще пожаловались бы властям, что к ним пристают безродные бродяги! Только нам с тобой, дочка, их милости не нужны. Мы сами — куда более высокородная аристократия. Мы — орбинавты!

К тому времени Бланка жила с ним, и он частенько называл ее дочкой, хотя по виду был старше ее всего лет на пять. Лола Эль-Рей умерла от оспы, когда ее дочери, тогда еще Бланке Эль-Рей, было всего десять лет. Ее продолжала воспитывать бабка Зенобия, но Бланка к тому времени уже знала, что Зенобия была не матерью, а воспитательницей Лолы. В том, что со стороны отца она происходит от кастильских дворян и что ее настоящая фамилия де Фуэнтес, Бланку просветил Пако, неожиданно появившись в ее жизни, чтобы проверить ее на наличие дара.

Пако Эль-Рей так часто терял близких людей, которые умирали от болезней или от старости, когда его самого не брало ни то ни другое, — он был вечно юн, а его идеальное здоровье справлялось с болезнями без особого труда, — что однажды он решил, что больше не будет заводить семью. Быть вечно молодым и видеть, как стареют близкие, смотреть им в глаза — это оказалось выше его сил. Лола была последней дочерью Пако.

В жизни каждого из детей загадочного кузнеца (ювелира, дрессировщика медведей, гитариста и так далее — список профессий был длинным) наступал момент, когда моложавый отец рассказывал ему, что реальность можно менять силой мысли. Затем следовало испытание, каждый раз оканчивавшееся неудачей. Ни у кого дара орбинавта не обнаружилось, и Пако всякий раз говорил очередному ребенку, что это была просто шутка. Или игра. В зависимости от возраста испытуемого.

Последним отпрыском, которого Пако проверял на наличие дара, была его внучка. Беленькая цыганочка дворянского происхождения, сероглазая, русоволосая и невероятно темпераментная Бланка. Она оказалась единственной, у кого Пако обнаружил дар.

В жизни Пако до того дня, когда он сидел в монреальской квартире Бланки, обсуждая выплывшую из глубины столетий повесть, было всего несколько мгновений предельного, почти непосильного волнения. Когда он обнаружил в себе способность менять реальность. Когда этот же дар оказался у его внучки. Когда он выжил после сабельного ранения в одной из Наполеоновских войн: в тот раз он потерял сознание более чем на сутки и поэтому не смог воспользоваться даром, чтобы оказаться в другом витке реальности. И когда извлек из керамической шкатулки повесть про жизнь орбинавтов, в которой упоминался и он сам.

От воспоминаний Пако отвлек телефонный звонок. Бланка, коротко переговорив с кем-то, вернулась к столику, за которым ее ждал дед.

— Отец совсем не такой, как ты, — заявила она вдруг.

— В каком смысле? — подозрительно спросил Пако, не очень довольный тем, что его собирались сравнивать с другим человеком и, как он чувствовал, не в его пользу.

— Во-первых, он решил не применять придуманной им техники «взмаха» в индейской ритуальной игре в мяч, потому что считал, что это будет нечестно по отношению к другим игрокам.

— В двадцать с чем-то лет я тоже был идеалистом, — комментировал ее слова Пако и сердито засопел.

— Ты?! — Бланка не удержалась и рассмеялась. — Ладно, не обижайся! Сам знаешь, что идеалистом ты не был никогда! Но, к сожалению для тебя, я еще не закончила сравнение. Дон Мануэль, он же шаман Равака, не проверял своих детей на наличие дара, потому что боялся, что, обнаружив дар, они перестанут расти. Он ждал, пока им исполнится двадцать лет. А ты о такой возможности подумал, когда проверял меня? Что если бы я перестала расти и навсегда осталась двенадцатилетней? Как бы я сейчас преподавала фламенко?

По ее тону трудно было понять, в какой степени она шутит, а в какой — действительно упрекает собеседника.

— Что это за глупая идея?! — возмутился Пако. — С какой стати ты перестала бы расти?

— А с какой стати ты перестал стареть? С какой стати Росарио помолодела?

— Но ты же не перестала расти! Судить надо по результатам, а не по намерениям.

— Вот тут мы с тобой и расходимся, дорогой дедушка. Судить вообще не надо. А намерение зачастую важнее результата.

Бланка поставила какую-то незнакомую Пако музыку и, отрегулировав громкость, чтобы она звучала тихо и не мешала разговору, вернулась к низкому столику, возле которого они сидели. Тема неторопливого блюза была незапоминающейся и оттого не надоедала.

— Кстати, теперь мы точно знаем, что не стареем именно из-за дара, — сказала Бланка.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.