Бесшумный кто-то приоткроет дверь,
И станет в тягость память прежних вер,
Сомнительной — бесспорность прежних мер.
Покажется, что с кем-то ты вдвоем
Ведешь бесплодный спор. Забудь о том:
Я только ветер за твоим окном.
Бланш Ла-Сурс
Виа Сан-Лоренцо, преодолев притяжение нависающих друг над другом церквей, палаццо, особняков, вырывалась из тесного лабиринта улочек и переулков, ведя к громаде кафедрального собора Святого Лаврентия. Вечерняя служба еще не началась, людей в соборе и около него было немного, но прихожане постепенно начинали прибывать.
Некоторые только что пришли из коммерческих заведений — так называемых «скамей» или «банков», — которыми так славится Генуя, и теперь, стоя группками у поражающего массивными арками и розеткой фасада, они, не торопясь войти внутрь, тихими голосами обсуждали денежные и торговые дела.
Двое молодых венецианцев присмотрели себе очередную жертву в группке беседующих банкиров у входа в собор. Согласно плану, Альдо должен был отвлечь генуэзского толстосума разговорами, а Джина — аккуратно срезать висящий у него на поясе мешочек. В результате многократных повторений этот трюк был доведен ими до совершенства и до сих пор почти ни разу не срывался, если не считать одного досадного эпизода, когда парочку разоблачили, но Альдо и Джине удалось тогда без труда уйти от погони.
Альдо, машинально поправив складку на элегантном, слегка поношенном плаще, решительно направился в сторону беседующих мужчин, когда кто-то схватил его за запястье. Венецианец попытался выдернуть руку, но хватка оказалась железной. Он оторопел, увидев, что его держит высокая незнакомка в лазурной пелерине.
— Что вам угодно? — спросил он по-тоскански. Местное лигурийское наречие Альдо худо-бедно понимал, но говорить на нем почти не мог.
— Я предлагаю вам немедленно покинуть это место! — произнесла женщина, глядя вору в глаза.
Тосканский для нее тоже не был родным. Альдо не сумел определить ее акцент, но был уверен, что ни одно из итальянских королевств и республик не является ее родиной.
Джина в недоумении уставилась на них, не решаясь подойти. Женщина, публично держащая за руку незнакомого мужчину, — такое зрелище необычно даже для Италии, несмотря на то, что там уже полвека, начавшись с творчества великих флорентийских мастеров, распространялись новые веяния, о чем свидетельствовала невозможная прежде смелость живописи и скульптуры.
— Как видите, на нас смотрят, — проговорила незнакомка в синей пелерине. — Думаю, этим господам будет очень интересно узнать о ваших намерениях. Особенно тому седому синьору справа.
Она быстро и безошибочно, в малейших деталях, изложила план Альдо и Джины.
— Чего вы хотите? — спросил Альдо, задохнувшись от страха.
— Сдать вас городской страже, разумеется, — объяснила иностранка. — Но я готова отпустить вас с условием, что вы больше никогда не попадетесь мне на глаза.
— Мы ведь ничего не сделали, — ядовитым шепотом произнесла Джина, подошедшая к ним и услышавшая часть разговора. На напарника, который по-прежнему был словно парализован — то ли неожиданным разоблачением, то ли решительностью странной незнакомки, — Джина глядела с презрением. — Что вы можете сказать гвардейцам? Что мы собирались кого-то ограбить? А как вы это докажете?
— Вы правы, — спокойно ответила иностранка. — Именно поэтому я вас сейчас и отпущу. Но в следующий раз я дам вам выполнить задуманное и лишь после этого схвачу вас. Если думаете, что сумеете ускользнуть, не буду вас разубеждать. Можете рискнуть, если вам хочется.
С этими словами она отпустила руку Альдо. Джина что-то еще хотела сказать, но напарник, растирая побелевшую кисть, торопливо зашагал прочь.
— Это же ведьма, — уговаривала его Джина, стараясь не отстать. — Как же иначе она могла узнать про нас? А если она ведьма, то мы и сами можем сдать ее страже.
Альдо что-то возражал, но женщина в синей пелерине уже не слышала их.
Того, ради которого она каждый вечер приходила к собору Святого Лаврентия, здесь опять не оказалось.
В первые дни она заходила внутрь и подолгу сидела, любуясь фресками, или ходила по собору, заглядывая в мраморную капеллу Сан-Джованни-Батиста, где хранились мощи Иоанна Крестителя, привезенные генуэзскими купцами в 1098 году. Разумеется, видела она и другие реликвии этого храма — синее блюдо и кубок из зеленоватого стекла. Прихожане были убеждены, что именно на этом блюде жестокой Саломее принесли когда-то отрубленную голову Предтечи, а кубок был одним из тех, которыми пользовались Спаситель и апостолы в Гефсиманском саду во время Тайной вечери.
Все это поначалу казалось интересным, но успело с тех пор прискучить высокой иностранке, и она решила, не задерживаясь здесь дольше, спуститься к морю и погулять в гавани, над которой возвышался достигавший более двухсот футов в высоту знаменитый генуэзский маяк.