«Опыт и понятие революции». Сборник статей - [34]

. Нетрудно догадаться, какой моральный садизм и меланхолический демпинг в отношении страны, «виноватой» в репрессиях сталинского периода, последовали бы, если бы ряд этих политиков пришел к власти. Народ это более или менее понимает и боится такого развития ситуации. И это одно из объяснений происходящего. Из чего не следует, что нам надо отказаться от сострадания и критики. Нам надо отказаться от эмпиризма. Проработка прошлого необходима, но через историческое понимание и эстетическое разыгрывание травмы, в которых просвещенный протягивал бы непросвещенному руку[28], а не бил его по рукам.

Остраненное пространство. Империя как одна из политических форм современности: Негри, Хардт и другие

Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2006

Эта статья написана при поддержке Carnegie Corporation of New York, Grant No. B7819. Негри А., Хардт М. Империя. М.: Праксис, 2004 (в дальнейшем — Империя ), в широком контексте понятия "империи". Это — не рецензия. Рецензию на эту книгу я написал ранее. См.: Магун А. Время менять имена // Полис. 2002. № 2. С. 172–174. Отсылаю также читателя к проницательной статье: Пензин А. Революционное чудовище: понятие множества в философии А. Негри // Синий диван. 2005. № 5. С. 36–61.

Предлагаемая статья рассматривает книгу Антонио Негри и Майкла Хардта "Empire" (Harvard University Press, 2000), русское издание:

1. Век государства и его критиков

В первые десятилетия после Второй мировой войны, когда был побежден немецкий "Рейх", а европейские державы постепенно избавлялись от колоний, какое-то время принято было считать, что политическая история Нового времени состоит в постепенном развитии идеи репрезентативного государства (status), вначале абсолютистского, а затем либерально-демократического. Дискуссия велась вокруг чисто юридического, административного, силового или республикански-партиципаторного понимания государства, но вменяемый политолог ("либерал" или "реалист") должен был описывать реальность в терминах государственного конституционного права, а не в терминах, например, мессианской истории. Даже либеральная полемика против суверенитета велась с позиций будущего "мирового государства".

Тем самым вновь восторжествовала позиция, высказывавшаяся после наполеоновских войн Гегелем, а после Первой мировой войны — Максом Вебером. Под государством, в этой традиции, понимается режим устройства общества, основанный на законах, управляемый рациональной бюрократией и возглавляемый всевластным сувереном, связанным цепью опосредований с каждым конкретным индивидом (подданным и/или гражданином). Отметим, что у такого государства не может быть собственного исторического развития: оно — рефлексивный автомат, ограниченный территориальными пределами нации, динамика которого завязана разве что на циклы экономической активности. Поэтому, когда — казавшийся "архаически империалистическим" — советский режим рухнул, либералы заговорили о конце истории и о скором триумфе мирового государства.

Наряду с развитием государства, Новое время видится как триумфальное развитие капиталистической экономики, которую одни (правые либералы) считают неотделимой от либерального государства, а другие (левые либералы) — сложно переплетенной с ним, а зачастую и противоречащей логике государства. Теоретики марксистской школы, в том числе советские, говорили о недостаточности секуляризации и эмансипации, проводимой либеральным государством, указывали (в согласии с правыми либералами вроде Шарля Монтескьё и Бенжамена Констана) на его неразрывную связь с капитализмом. Последние требовали отмены и того, и другого в пользу иного, "коммунистического" или "социалистического" строя, в котором государство отомрет, а власть либо будет не нужна, либо превратится в органы самоуправления советского типа. Впрочем, реальный советский опыт демонстрировал, наоборот, рост государственной машины, что усиливало позиции теоретиков этатистской "модернизации".

Кембриджская школа историков понятий во главе с Квентином Скиннером, возникшая еще в 1960-е годы, доказывала, правда, что Новое время характеризуется борьбой двух тенденций: собственно республиканской, восходящей к итальянскому Возрождению, и абсолютистско-этатистской, идущей от теоретиков крупных территориальных монархий XVI–XVII веков: Бодена и Гоббса. Именно к последней традиции принадлежит само понятие "государство" (в противовес понятию "республика"). Современное либерально-демократическое государство представляет из себя, с точки зрения этих теоретиков, противоречивый союз двух указанных тенденций.

Французские критические философы, наследники Маркса, Ницше и Хайдеггера, — Альтюссер, Фуко, Делёз и ряд других — видели в теории о репрезентативном правовом государстве, активном гражданстве и так далее простое идеологическое прикрытие отношений голого физического господства ("власти) в экономической, а также в образовательной, правоохранительной, медицинской и многих других сферах. Вслед за ортодоксальным марксизмом, они предлагали отказаться от политического и юридического языков как относящихся к идеологии и перейти к метаязыку, объективистски описывающему непрерывную тотальность человеческих отношений. Фуко создал альтернативную историю Модерна, разворачивающуюся от репрезентативной власти к власти "дисциплинарной", а затем и к "биовласти". Но если у Альтюссера, учителя Фуко, где-то еще маячила историческая альтернатива в виде коммунистического общества, то сам Фуко отказался от глобального политического проекта, от логики исторических альтернатив, настаивая, что сопротивление "власти" должно происходить на том же локальном, конкретном уровне, где она действует, — хотя, конечно, такие сопротивления должны быть множественными, массовыми