«Опыт и понятие революции». Сборник статей - [33]
Важно здесь, помимо прочего, то, что комплекс негативной аффектации рассматривается теперь не как уход внутрь души, а как повышенное внимание к окружающему миру. Понятно, что эти две тенденции могут быть как-то связаны, но связь эта, мягко говоря, непрямая.
В России сентиментализм быстро принял радикально-революционную форму и породил яркую, даже по европейским меркам, фигуру Александра Радищева.
«Путешествие из Петербурга в Москву» — это «сентиментальное путешествие», но направленное на выявление и бичевание язв российского государства. Все оно пронизано теоретическими рассуждениями о важности чувств. Вот что пишет Радищев уже во введении:
«Я человеку нашел утешителя в нем самом. “Отъими завесу с очей природнаго чувствования — и блажен буду”. Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и — веселие неизреченное! я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных»[23].
В главе «Чудово» он рассказывает историю про группу людей, потерпевших кораблекрушение в Финском заливе, и начальника, которого не могли допроситься их спасти. Радищев пишет про него:
«Тут я задрожал в ярости человечества. — Ты бы велел себя будить молотком по голове, буде крепко спишь, когда люди тонут и требуют от тебя помощи. Отгадай, мой друг, какой его был ответ. Я думал, что мне сделается удар от того, что я слышал. Он мне сказал: не моя то должность»[24].
Сентиментализм сыграл свою историческую роль и в период Французской революции. Ханна Арендт считала, например, что якобинский террор периода 1793–1794 годов объяснялся сентиментализмом революционеров — действительно, отсылки к состраданию к бедным не менее часты в их в речах, чем требование террора[25]. В то же время на этом открытое доминирование сентиментализма кончается, и ему на смену приходит более интериоризированная и возвышенная, хотя тоже весьма эмоциональная, эстетика романтиков.
В середине XIXвека такие авторы, как Диккенс и Достоевский, явно продолжают сентименталистскую традицию, даже если они усложняют и отчасти пародируют ее. Так, легко видеть, что знаменитая тема «слезинки ребенка» в «Братьях Карамазовых» (взятая в свою очередь Достоевским у Белинского) носит выраженно сентименталистский характер. Не случайно и то, что в другом своем романе «Бесы» Достоевский интересуется русскими террористами и приписывает им провокационный поджог: пожар предстает здесь как символ заражения, распространения аффекта. Однако Достоевский и сам практикует подобный «терроризм» в своем творчестве, изображая многочисленные морально невыносимые сцены унижения. Но этот сюжет представляет собой отдельную тему.
В заключение надо вновь вернуться к современности. В каком-то смысле меланхолия существовала всегда, как всегда существовали садизм и террор. Наша цивилизация глубоко мрачна как в силу ее интеллектуализма (мир, придуманный меланхоликами и для меланхоликов[26]), так и в силу ее пронизанности коммуникациями, основанными на неудержимом чувственном любопытстве. Как я пытался показать, негативные аффекты публики имеют в настоящее время два основания, которые провоцируют и подпитывают друг друга.
В России меланхоличная интеллигенция, захватив в 1980–1990-е годы публичную сферу, превратила ее в театр ламентаций, причем это совпало и со вкусом публики, и с коммерческими нуждами самих СМИ. Однако и власти, и народ стали уставать от постоянного воздействия отрицательных эмоций, и этот меланхолически-сентиментальный пакт распался. Шоковую роль взяли на себя террористы, а потребность в сострадании и плаче смогли реализовать через явно фиктивные ток-шоу. Остальное время заняли малоинтенсивные и малоэмоциональные зрелища: сериалы, stand-upcomedy, realityshows. Правда, Интернет и социальные сети предоставили новые возможности отрицательной иннервации. Освобождение от отрицательных эмоций сопровождается медийным освобождением от интеллигенции и от серьезной социальной критики. И это, несомненно, очень неприятное развитие. Но прежде, чем критиковать его, надо помнить, что ему предшествовало и на что способна либеральная интеллигенция, приди она снова к власти. Требование проработки прошлого и возврата исторической памяти — одно из главных в повестке дня либералов
