«Опыт и понятие революции». Сборник статей - [35]

. Ностальгическая реконструкция древнегреческой "заботы о себе" как исторической альтернативы выявила его глубокую идентификацию с индивидуалистическим, гедонистическим обществом капиталистического потребительского государства. Еще более политически двусмысленной была политическая позиция Жиля Делёза. "Анти-Эдип" и "Тысяча плато", написанные Делёзом и Феликсом Гваттари, читались как революционный, анархический манифест, вышедший из бури 1968 года. В то же время другие работы Делёза гораздо менее политизированы и открыто гедонистичны. В целом, как показали Фредерик Джеймисон и Славой Жижек, анархическую философию Фуко и Делёза можно смело прочесть как замаскированную "логику позднего капитализма", который во многом перерастает репрезентативное государство и создает сетевую, "номадическую" структуру распределения и господства, при этом доводя до предела отчуждение человека от самого себя. Заметим, что Делёз и Фуко были усвоены в постсоветской России именно в этом ключе, как культовые пророки либерального "постмодернизма".

2. Негри и Хардт — раскол между имманентным и трансцендентным

Книга Антонио Негри и Майкла Хардта "Империя" — это прежде всего реакция на внутреннее противоречие "постмодернистской" [2] философии 1970-х и 1980-х, противоречие между беспощадной критикой фиксированных, идентитарных, апроприирующих структур мысли и власти (как ложных описаний реальности и как репрессивных оков, наложенных на эту реальность) и апологией нестабильного, гибкого, но в конце концов отчужденного от человека мира [3]который провозглашается налично существующим.

Негри и Хардт политизируют постмодернизм и формулируют противоречие между левым и правым постмодернизмом. В их представлении, речь идет о центральном противоречии современного мира, которое не снимается и не опосредуется в нем (пессимистический вывод критиков постмодернизма Джеймисона и Жижека), а наоборот, нарастает и обостряется.

С одной стороны, современность — это триумфальное освобождение творческих сил человечества от диктата государства, идентитарной субъективности, территориального права, возврат от народа и нации к множествам (multitude, в русском переводе неточно передано как "массы" [4]), открытие бесконечного пространства виртуальных возможностей. С другой стороны, современность — это описанные Фуко механизмы "контроля" и "биовласти", проникающие в самую глубину тех самых творческих сил и свободных пространств, это безграничная экспансия капиталистических корпораций, это безжалостная эксплуатация труда (как материального, так и имматериального), тем более жестокая и прибыльная, чем более свободным и творческим является сам труд.

Вторая из этих "современностей" есть Империя. Первая — Контр-Империя. Но — важный момент — ни в коем случае нельзя делать вывод о производности, негативности контр-империи, несмотря на то, что она и не имеет у Негри и Хардта собственного позитивного имени (точнее имеет несколько имен: "множества", "Земной Град", "пролетариат"). Негри и Хардт подчеркивают, что описываемое ими противоречие — неопосредованное, то есть, что суть "Контр-Империи" не имеет никакого отношения к сути "Империи", что "Контр-Империя" бесконечного творчества масс целиком позитивна и онтологически самостоятельна. Здесь Негри и Хардт остаются верны марксизму: действительно, Маркс, в отличие от Гегеля, понимал историческое противоречие между трудом и капиталом как непримиримое, а историю — как постепенную поляризацию, нарастание этого противоречия. При этом Маркс рассматривал пролетариат, этот "универсальный класс", как предпосылку полного, революционного переворачивания мира, в котором возникнет новая, коммунистическая реальность, не совпадающая ни с текущим бедственным состоянием пролетариата, ни с технической мощью капитала. Пролетариат, в своей монашеской лишенности всего, иронически возвещает приход коммунистического общества, где отсутствие частной собственности становится, наоборот, позитивной формой обобществления мира.

Негри и Хардт рассматривают "множества" как назревшую "новую структуру субъектов труда, которой сегодня настало время воплотиться в жизнь" [5] в результате "реальных событий". Современные рабочие-мигранты возвещают, с точки зрения авторов, приход нового, номадического общества (подобного августиновскому "Граду Божьему", но на этот раз совершенно земного), без трудового и территориального подразделения. Но, в гораздо большей степени, чем Маркс и Энгельс, авторы Империи видят новый режим уже почти сформировавшимся. "Коррупции [в русском переводе "разложению"] имперской власти уже противостоит производительность тел, кооперация и система производства, выстраиваемая самими множествами" [6] Если для Маркса угнетение и страдание пролетариата было внутренним условием его универсальности, условием диалектического преобразования общества, то для Негри и Хардта страдание и угнетение выступают как чисто внешние принципы, сдерживающие производительную мощь множеств.

Нужно отметить, что в своем полярном, даже манихейском, понимании современного мира, да и Нового времени вообще, Негри и Хардт следуют не только Марксу, но и упомянутой выше школе Скиннера (на которую Негри часто ссылается и в