Опровержение - [6]

— Что же это в мире делается! — усомнилась в сердцах Серафима.

А я так, строго говоря, и вовсе онемела.

— И статья! — верещит Ритка. — Крупными буквами!

— Ну-ну, зачитай! — потребовала Надежда. — С выражением!

— Так это, наверное, тот самый корреспондент, — оправдываюсь я, — которому Гошка невесть что обо мне наболтал! Как пить дать!..

— Читай! — приказала Серафима. — Слово в слово!

— От Гошки и не того еще можно дождаться! — И тянусь, чтобы отнять у Маргариты газету.

Но она мне ее не отдала, а, наоборот, стала зачитывать бодреньким голосом, как диктор из радиоточки:

— «„Человек — это стиль“. Беседа с секретарем цехового бюро ВЛКСМ текстильного комбината И. Латыниным. Если назвать на нашем комбинате, рассказывает молодой поммастера, человека, в котором проявляются лучшие моральные черты советской молодежи, я бы не задумываясь сказал: Тоня Семенова…»

— Вот дает!.. — удивилась Надька.

— «Я бы даже сказал, — продолжает читать Рита, — что в нашей Тоне проглядывает духовный мир человека коммунистического завтра…»

— Ну, это, пожалуй, загнул… — оторвалась от чтения Рита и снова принялась за свое: — «Жизнь коллектива, комсомольские обязанности для Тони стоят на первом месте. „На Тоню можно положиться“, — говорят ее подруги, и это так: свои личные интересы, личную жизнь Тоня всегда подчиняет интересам общественным…»

— Это еще куда ни шло… — прокомментировала Алька. — Тут не придерешься.

— А вы говорите — стиль, стиль… — махнула рукой Серафима. — Очень ей теперь нужен ваш стиль!

А Ритка знай свое — читает статью со всеми знаками препинания:

— «С фотографии на вас смотрит открытое и чистое лицо с озорными, ясными глазами, в которых светится готовность прийти вам на помощь, кто бы и где бы вы ни были…»

— Глаза как глаза… — пожала плечами Серафима. — Ничего особенного.

— Ну, Гошка!.. — возмутилась я уже из последних сил. — Погоди, ты у меня еще подергаешься на ниточке!..

— «Стройная, тоненькая, в так идущих к ее ловкой, складной фигурке простых рабочих брючках и яркой маечке…»

— А я что вам говорила! — обрадовалась Алька.

— «…Такой знают и любят на комбинате комсомолку, верного товарища Тоню Семенову. Вся бригада равняется на нее. „Человек — это стиль“ — говорит народная пословица. В стиле жизни — общественном, коллективном, активном — и проявляется до конца характер Тони Семеновой, Семена, как ее любовно и по-доброму называют друзья», — закончила с волнением Рита. — Все.

— Не удержался-таки, — возмущаюсь я вне себя, — и тут ввернул проклятого этого «Семена»!

Но они замолчали, уставившись на меня во все глаза.

— Нет! Чего в мире делается, я вам скажу!.. — повторила Серафима.

— А я и не догадывалась, что равняюсь на тебя!.. — процедила сквозь зубы Надежда. — Вот уж и в голову не приходило…

— Это все Гошка выдумал!.. — вскинулась я.

— Теперь тебя по слетам затаскают, по конференциям… — предположила Рита. — Как-никак пример для подражания…

— Или еще как-нибудь отметят, — добавила задумчиво Серафима. — Или премию дадут…

— Или в общежитии в двухкоечную комнату переведут, — сказала Надежда. — Вот как Альку.

— Так Алька же первая солистка! — не поддаюсь я.

— Солистка!.. — протянула Алька странным каким-то голосом. — Теперь ты у нас образцово-показательная!

— А может, и в бригадиры выдвинут… — подумала вслух Рита. — Или даже в депутаты.

Тут я и вовсе растерялась:

— Так вранье же!.. Неправда же!..

— Что неправда? — удивилась она.

— Все неправда! — не сдавалась я. — И про личную жизнь, и про глаза… все, все!..

— Ты так говоришь, — развела она руками, — что хоть опровержение впору давать.

— Опровержение?.. — Я даже вздрогнула, строго говоря, от этой неожиданной мысли. — Это как?!

— Ну, факты не подтвердились, общественность протестует. Правда, это редко печатают, только в международном смысле. Опровержение ТАСС. А по мелочам не дадут, ясное дело.

— Ха! Дадут! — вдруг решилась я. — Именно опровержение! Еще как дадут! — и выхватила у Ритки газету, да как кинулась вон с сумками своими пудовыми в руках!

— Ты куда, Семен? Ты куда? — услышала я их взволнованные голоса за спиной, но я уже по лестнице скатываюсь и через зрительный зал несусь, через фойе, наружу выскочила, бегу улицей к общежитию, к себе в третий корпус, и все бегом, бегом, будто кто гонится за мной и орет вдогонку те же самые смехотворные до слез слова: «Проглядывает духовный мир… человек коммунистического завтра… на вас смотрит открытое и чистое лицо с озорными ясными глазами… стройная, тоненькая… ладная, ловкая девичья фигурка в простых рабочих брючках…» — прямо пулеметом в спину шпарит!..

И только тогда этот голос неотступный умолк, когда я одним махом взлетела на свой четвертый этаж и захлопнула за собой дверь нашей с девочками комнаты.

3

Влетаю я с сумками своими и с газетой мятой в руках, прислонилась к двери, дух никак не переведу.

Варвара на койке лежит, руки за голову закинула, глядит в потолок, она у нас вся в любовных страданиях, а в свободное от работы и свиданий время лежит пластом и о том же вслух размышляет, а тут, такой вариант, как раз молчит. Зинка волосы мокрые расчесывает, уже голову успела вымыть, вся комната польской шампунью пропахла. А Людмила — тут меня просто-таки прожгло навылет от этой картины, — Людка вслух ту самую разнесчастную статью из газеты зачитывает, да еще с выражением, уже до конца добралась, до характеристики моей внешности и так далее.