Операция выбор Ы! - [13]
— Как самочувствие? — равнодушно спросил эскулап. Он не сжимал мое запястье тонкими пальцами, не разглядывал, пытливо, зрачки и не пытал тонометром. Просто спросил: «Как самочувствие?»! А что я мог ответить, когда за спиной симпатичные девчонки, друзья и просто, малознакомые люди? Что я, дрожащий, мог ответить? Что я умираю? Что сердце колотится, как у кролика? Что я сейчас грохнусь в обморок?
— Замечательное самочувствие, — подписал я себе приговор, поражаясь своему голосу и звенящей в голове пустоте.
— Прекрасно! Следующий.
Все. Точка. Приличные отмазки закончились. Остались подвиг и позор. Ничего лишнего. Ничего сверх этих двух путей. Все просто и обнажено, как хлеб, как штыковая атака, как выкурить сигарету, родиться и умереть, как «Хэннесси ХО», как собственное имя, как «Старик и море», как… Господи, помоги!
В прекрасном, забытом детстве, я мечтал об этих переживаниях со своими друзьями, я воевал с фашистами, взрывал вражеские поезда, ходил в разведку, терпел пытки гестаповцев, я желал этого больше, чем увидеть голую учительницу химии… Но сейчас… Я так полюбил жизнь, ее приятные мелочи, тревоги и обломы, что любая опасность для нее, вызывала временный паралич, стремление забиться под кровать и, сидеть тихо-тихо. И не дышать. Пока не уйдут злые дядьки, пока мамины шаги не зазвучат на лестнице, не звякнут, успокоительно, ключи… Стрелки часов замерли, убивая движение воздуха и мысли, нет ни вчера, ни сегодня. И завтра не будет.
Толстый — мой школьный друг — сидел на полу своей комнаты, старательно разглядывая план космического корабля, который мы разрабатывали целую неделю. Нам по четырнадцать лет, мы безнадежно таинственны и счастливы. Я прочитал много научно-фантастических книг и разбирался в фотонных и плазменных ракетных двигателях не хуже какого-нибудь Айзека Азимова.
— Тут надо разместить баки для топлива, — Толстый тыкал карандашом в чертеж, — а тут — люк.
— Баки не нужны. Главное — стартовать. Плазменный двигатель работает на чем угодно. Хоть на старых газетах и мусоре. Из космоса будем ловить молекулы, и превращать в плазму… Ну, и все отходы пойдут в дело, и куски астероидов.
Толстый уважительно на меня смотрел, но, видимо, сомнения его не покинули окончательно.
— Скорость должна быть световая. — надул он щеки, густо усыпанные веснушками.
— Будет световая, — авторитетно заявил я, — мощности хватит. А вот, посмотри, тут — скафандры, тут — кислородные запасы…
— Слышь, если мы полетим на всю жизнь, нам нужно больше людей взять… И девчонок…
Я и сам об этом думал, но хотел, чтобы Толстый первым начал разговор.
— Согласен! Нужна команда. Давай составим список.
— Наташку возьмем? — быстро спросил Толстый.
Я густо покраснел. Весь мой энтузиазм черпался из надежды взять с собой Наташку.
— Подумаем, — спокойно сказал я, — может, пригодится. Она надежная.
— Будет помощником капитана, — он сам был в нее влюблен. Как, впрочем, и половина нашего класса, — капитану необходим помощник…
Толстый осекся. Вопрос с капитаном долгое время оставался открытым. По сути, претендентов было два — Толстый и я. Но официально, ни кто еще не вступил в должность. И тут меня осенило:
— Такому кораблю нужны два капитана. Один не справится.
— Правильно, — его конопатое лицо просияло, — правильно! Такой громадный кораблище. Мало ли, что случится.
Щекотливый вопрос был решен к обоюдному удовольствию. Список кандидатов на полет быстро рос. Герметичный мир космического корабля окружил нас своим титановым корпусом, защищая от алчного империализма, будущих революций, инфляций, неверных жен и триппера. Лазерные пушки уничтожали метеориты и врагов. Запасов кислорода и воды хватит на всю жизнь. До отъезда Толстого в Грецию оставалось 12 лет. До прыжка оставалось двадцать лет. До убийства… Нет, все по порядку.
— Все на поле! Последний инструктаж и подгонка снаряжения! — Лена пыталась выстроить наши непослушные тела в шеренгу.
Господи! Где ты? Где Толстый, где Люся, мама, папа, Андрюха, соседи и друзья? Почему я один стою на этом поле в неудобном снаряжении и задыхаюсь. Кто эти чужие люди? Где милый Квакин? Это не он. Его подменили. Я одинок в этом узком пространстве между твердым небом и желтой землей! Мне тут тесно. Выпустите меня! Я все понял, довольно. Я знаю, теперь, почему люди покорно идут на казнь, почему не рвут зубами горло конвоира, у них свело челюсти, у них слабые руки, у них нет времени на мелочи, надо успокоить сердце, надо подумать о чем-то важном… А вдруг, казнь отменят?!!! Самолет поломается, не дадут коридор…? Мотор гудит, щелкает затвор, посылая патрон в последний путь, цепочка обреченных втискивается в брюхо аэроплана, тесно, очень тесно, я не выдержу, быстрей бы, да взлетай ты, сука, каска давит, дайте воздуха, зачем открыли дверь?!!! Пристрелочный парашют, хочу на землю, неужели сейчас, СИГНАЛ, я его услышал, его невозможно не услышать, приготовиться, я сам, без рук, что я ТУТ делаю?! — там пустота… Облака!!! Я смогу, я смогу, ясмогуясмогу, я смогу, ГОТОВ? «Готов!» ПОШЕЛ! Я….Ххыы…
Трава. Я видел каждую травинку. Я улавливал все запахи земли. Земли. ЗЕМЛИ! ЗЕМЛИ!!! Вокруг меня приземлялись парашютисты и начинали перекрикиваться, сворачивали снаряжение, торопились уйти с поля. Непослушными руками я быстро комкал шелк, толкал его в мешок, меня шатало от адреналинового опьянения, сквозь вату только что пережитого до меня доносился радостные возгласы Квакина, я кричал в ответ, он радостно орал, не понимая меня, только индейские гортанные звуки победы, без слов, жесты счастливых друзей, смешные каски можно снять, огромное, далекое небо, мы там были, мы спустились с него, это наше небо, наша рыжая трава, наши женщины, я скальпировал свой ужас, он оживет, потом, обрастет щетиной, раскрасит лицо боевой краской, но я буду готов. Спасибо, Саня, спасибо, брат!
