Операция выбор Ы!

Уважаемые читатели!

Уверены, что, открыв эту книгу и прочитав несколько строк, вы уже не сможете ее закрыть, не дочитав до конца. Так поступали все, кто читал книгу еще в рукописи.

Неожиданно, ярко, смело и в то же время с сильным, порой надрывным, чувством написано о том, о чем историки и политики повествуют скучно и назидательно. По темпераменту, силе эмоций эту прозу можно сравнить с симфонией. Картинки сюжета меняются так быстро, как звуки этого сложного музыкального произведения.

О чем же все-таки книга? — спросите вы. Как всегда, о нашей с вами жизни.

Тем более что Выборы становятся в ней уже обычным явлением.

О политике, но не большой, а так — «на местном уровне» — той, что просто превращается в полит технологии, пиар и прочую мишуру с элементами предательства, лицемерия и лжи.

Но постепенно все это меняет и нас: одни становятся более циничными, другие — равнодушными, третьи понимают «как надо жить», а четвертые стоят на обочине и их используют.

Если в этой книге вы кого-то узнаете — значит, наша жизнь становится все более «типичной».

Это очень грустно.

И герой книги «уходит» от нас, из этого мира.

Об авторе мы не будем писать, все о нем вы узнаете из книги.

Моим дорогим Юхиным, посвящается.

Патриоты скажут, что я дал слабину,

Практически продал родную страну.

Им легко, а я иду ко дну. Я гляжу, как истончается нить.

Я не валял дурака. Тридцать пять лет от звонка до звонка.

Но, мне не вытравить из себя чужака. Мама, я не могу больше пить.

Борис Гребенщиков

Все цены указаны в долларах (для удобства читателей из разных республик СССР).

Все совпадения, которые вам покажутся случайными, вполне могут оказаться случайными.

А жизнь как зебра полосатая, юность волосатая.

И наколка на руке с именем любви…

Чиж

Я сделал последнюю затяжку и выкинул окурок в приоткрытое окно, заметив боковым зрением причудливую и короткую траекторию полета искр в темноте; прожужжал стеклоподъемник, ограждая салон от осеннего ветра и чувства скорости. Мир сжался до размеров салона «десятки», которая ночью могла сойти за более дорогой автомобиль, вполне респектабельно отсвечивая внутри приборной доской, СД-проигрывателем и, не известно зачем поставленным бортовым компьютером. И пластик на ровной междугородней дороге не сильно скрипит, руль в руках не вибрирует, а сама машина похожа на бутерброд с дорогой колбасой, вполне съедобной, и красители удобоваримые, и стабилизаторы не сильно ядовитые, даже икрой можно полакомиться. Не той торжественной икрой, по великим праздникам, а так, среди недели, потому, что хочется, но не на крекерах и с шампанским, а на куске хлеба с маслом, не по протоколу вечеринки, но и, не содрогаясь от величия акта поедания. И то, что машине нет и года, гарантия еще 15 000 км, и я в любой момент могу от нее избавиться, не потеряв при этом значительной суммы, и ровная дорога, и секунду назад выкуренная сигарета, и плотный день, слава Богу, подходящий к концу — все это на секунду вселило в меня теплую уверенность в справедливость мира. Андрюха, видимо, этой справедливости не ощутил. Теперь он шарил рукой по торпеде в поисках пачки «Мальборо», возился с зажигалкой и пытался отрегулировать щель, поднимая и опуская боковое стекло.

— Вот я и думаю, что важнее… машина… или ремонт закончить? — речь его прерывалась частыми затяжками, пепел сыпался на теплый серый свитер. Он его ладонью сбивал на джинсы, а с джинсов на резиновый коврик под ногами. Разговор начался еще утром в офисе, потом прервался, возобновился пять минут назад и был связан с глобальной катастрофой, постигшей моего друга. И имя этой катастрофы — Ремонт. Это чудище уже заставило Андрея пересесть с новой «десятки» на «Судзуки», которая стоила вполовину дешевле, а выглядела еще хуже. Разница в цене ушла на кафель и полупьяных маляров, денег все равно не хватило, кантоваться «временно» у родителей стало не совместимо с жизнью, электрик требовал расчета, все кредиты иссякли, небо и жена стали давить на череп… Оставалось одно — пересесть на еще более дешевый автомобиль. Или остановить ремонт.

И тут меня прорвало:

— Ну я понимаю, ответственность перед родными, в сортир через весь двор бегать надоело, теплые полы, там, гипсокартон, ребенку нужен уют, чтоб все как у людей, блядь, ты мужик: сказал-сделал, хозяин семьи, все такое… А когда ты свитер новый покупал себе? Представь, ты в «копейке» и в засаленных спортивках встретишь одноклассника, тот тебе: «Как дела?». А ты… типа… «Все в порядке. Дела идут хорошо».

(Я почувствовал, что Андрюха покрывается пигментными пятнами. Я смотрел только на дорогу, но ставлю рубль за сто, что так и было).

— Это можно выдержать, может все только понты… Но завтра ты будешь бить себя в грудь: «Я тут для вас стараюсь, из кожи вон… А сам… в обносках. А вы меня ни в хуй не ставите…»

Я быстро повернулся и взглянул на Андрея. Он вжался в пассажирское сиденье и смотрел на талон техосмотра, приклеенный изнутри скотчем к лобовому стеклу. Понятно было, что он меня слышит и слушает. Поэтому я продолжал:

— Скажи, ну может такое быть?

— Уже началось, — Андрей опять искал сигареты.