Операция «Примула» - [168]

Я встал. Он снова заставил меня сесть и повернулся, хотя и не без труда, на бок.

— Я хочу доверить вам одну вещь, — прошептал он, наблюдая из-за моего плеча за охранником. — Я собираюсь уехать… Пока это еще не окончательное решение, но, во всяком случае, я долго все обдумывал. Вы, может быть, помните? Ведь это вы подсказали мне такую идею. С тех пор я много об этом размышлял.

— Не говорите больше ничего, — зашептал я в ужасе. — Я не хочу знать.

— Да бросьте, — прервал он меня. — Вы же не станете меня выдавать, да и потом, когда придет время, мне могут понадобиться ваши услуги. А главное, пусть знает, что последнее слово все равно останется за мной, слышите? Верно вам говорю. Это не пустые угрозы. И я хочу, чтобы вы передали ей мое предупреждение. Пускай и она дрожит, в свою очередь. В данный момент полиция ищет виновного среди моих бывших больных. Мне довольно произнести лишь имя Арманды. Ее тут же арестуют, станут допрашивать… и одному Богу известно, что тогда откроется. Пока что я не собираюсь называть ее имени. Но вечно молчать не буду.

— А если она не имеет никакого отношения к этому нападению?

— Не смешите меня, мне больно смеяться.

Полицай вошел в палату и положил руку мне на плечо.

— Свидание окончено. У меня строгое предписание.

— Вы еще придете? — спросил Плео.

— Обязательно.

— Не сюда. Ко мне. Там мы сможем поговорить как следует. Еще раз спасибо.

Представляешь себе, как я был взволнован. Это был поединок не на жизнь, а на смерть, и я, к несчастью, оказался между двумя врагами. Причем противники настолько хорошо знали друг друга, что у меня не было никакой возможности обмануть их, сказать, например, мадам де Шатлю, что Плео не собирается будто бы мстить ей; или сказать Плео, что его бывшая жена не хочет ничего предпринимать против него. Они на расстоянии угадывали намерения друг друга, и оба наверняка готовы были идти до конца. В тот же вечер я отправился в замок.

— Ну как, можно? — спросил Жюльен издалека, едва увидев меня.

— Нет. Его охраняют.

— Ах ты, черт! Вот невезение.

Я в подробностях рассказал им о своей беседе с Плео, смягчив немного некоторые места.

— Короче, — подвела итог мадам де Шатлю, — он воображает, что это мы.

— Да, примерно так.

— И в клинике действительно ничего нельзя предпринять, — сказал Жюльен.

— Ничего.

— Что ж, придется тогда у него дома. Другого выхода нет.

Наступило долгое молчание. Каждый из нас обдумывал сложившуюся ситуацию, из которой, казалось, не было выхода.

— Если мы просто будем ждать, — заметил Жюльен, — полицаи могут нагрянуть со дня на день. Я даже удивлен, почему он до сих пор не выдал нас.

— О, это в его манере, — сказала мадам де Шатлю, — заставить страдать исподтишка!

— Значит, когда он придет домой, — продолжал Жюльен. — Вот только неясно… Ведь он никого не принимает… Хотя как же…

Он повернулся ко мне.

— Тебя-то он принимает!

— Вы хотите, чтобы?..

Снова молчание. Идея прокладывала себе дорогу. Я следил за ее развитием по их лицам. Зажав руки между колен, я пытался сдержать охватившую меня панику.

— Достанет ли у тебя смелости?.. — прошептал Жюльен.

— Только не это, — сказал я. — Все, что хотите, только не это!

— А что же делать…

Я услыхал, как в вестибюле бьют часы. Шесть редких ударов, похожих на удары моего сердца. Я слышал все. Слышал, как Жюльен медленно потирает руки, как копошатся черви в деревянной обшивке стен, слышал тишину в доме и кровь, мою кровь, стучавшую в висках.

— Вам известна цель, Марк, — сказала мадам де Шатлю. — Но если вы не чувствуете себя в силах…

— Ничего, — вмешался Жюльен. — У него хватит силы, только ему надо дать время прийти в себя.

Я смотрел на своих палачей, которые, в свою очередь, с важным видом смотрели на меня. Ах! Как бы мне хотелось в ту минуту быть настоящим мужчиной!

— Ступай отдохни, — сказал Жюльен. — На сегодня довольно.

Глава 6

Я пишу эти строки и почти физически ощущаю твое удивление. Ты задаешься вопросом: «Как же ему удалось прикончить Плео, если он такой впечатлительный?» Терпение. Я подошел если не к самому драматическому месту в своем рассказе, то, во всяком случае, к самому деликатному. Настал момент, когда все имеет значение, и молчание, может быть, даже больше, чем слова. Мне хотелось бы дать тебе почувствовать то, что мне довелось пережить после этого, час за часом. Это было невыносимо. Моя первая реакция походила на бегство. В течение нескольких дней я избегал ходить в замок. Я до одурения кружил по кругу в своих рассуждениях. Убить? Невозможно. Прежде всего, я не сумею. Пощадить Плео? Невозможно. Я понял, что он заговорит. Посоветовать Арманде укрыться где-нибудь? Невозможно. Она станет презирать меня. Сказать Жюльену: «Сделайте это сами!» Невозможно. Доктор постарается обезопасить себя. Что же остается? Я перестал есть. Не мог спать. Превратился в скрипучий механизм и обучал чему-то своих учеников только в силу привычки. Дома я больше лежал, так как ноги отказывались держать меня. В глубине души я уповал на какую-нибудь болезнь, которая избавила бы меня от необходимости принимать решение.

Ах! Значит, я не ошибся, предположив, что мадам де Шатлю пришла тогда в голову мысль, будто я могу свершить казнь, убив Плео. Черт возьми! Влюбленный, стало быть, на все готов, так, что ли? Если любишь меня, делай, что надо. А не сделаешь — значит, не любишь. Мне случалось посылать ее ко всем чертям. В конце концов, разве я не доказал свою добрую волю? Да, но если случится несчастье и ее арестуют, я никогда не осмелюсь взглянуть на себя даже в зеркало. А если я буду слишком долго собираться в замок, они решат, что я трус. Пойми меня хорошенько, мой дорогой Кристоф. В моих терзаниях не было никакой подлости. Просто я был не способен стрелять в беззащитного человека, не мог встать у него за спиной и целиться в затылок, ибо, отгоняя прочь ужасные картины, я не мог тем не менее не кинуть, так сказать, взгляда в их сторону. И тогда начинал буквально стонать. В такие минуты я ненавидел себя. Я уходил из дома. Шагал по улицам куда глаза глядят. А когда возвращался, Плео снова был тут как тут. Он ожидал меня, невидимый, но ощутимый, словно призрак, с которым мне предстояло противоборствовать весь вечер, всю ночь, находя успокоение лишь в краткие мгновения лихорадочного сна.