Опекун - [14]

— Сереж, я чек от туфель нашла и вот, как раз, хотела попросить тебя в магазин съездить, рекламацию им написать. Два каблука сразу! С них еще и денег стрясти можно будет.

— Ой, Оленька, я, блин, не сообразил и туфли твои выкинул уже, — очень достоверно растерялся я.

— Вот черт, — расстроилась Ольга, — а я так обрадовалась, когда чек нашла.

— Да фиг с ними. У меня сделка закрылась, я комиссию получил. Съездим, купим новые, от меня подарок будет, — сказал я, целуя и осторожно обнимая девушку.

— Как ребенок? — вспомнила про Машу Ольга. — Довольна, что меня нет?

— Нет, она переживает, жалеет тебя, заплакала даже, когда узнала, — почти не соврал я.

— Ну-ну, — с сомнением покачала головой Ольга, посмотрела на меня и спросила:

— Может, ты останешься сегодня?

— Оль, это нечестно, — вздохнул я. — Во-первых, у тебя рука. И хоть она в гипсе, но лучше не рисковать, а во-вторых… — начал я и замолчал.

— А во-вторых, тебе сказку рассказывать надо, — закончила за меня Ольга. — Ладно, езжай давай, а то твои любимые пробки начнутся, — вздохнула она.

— Да, хрена мне пробки, — я засмеялся. — На метро поеду, я же без тачки.

Ольга молчала. Потом вдруг как-то неожиданно и серьезно спросила:

— Сереж, а ты меня любишь?

— Очень. Очень-очень, — закрывая ей рот поцелуем, мгновенно отреагировал я. Все-таки опыт трех жен за спиной.

— Врешь ты все, — грустно сказала она. — Сволочь ты, — и вздохнула. — Променял меня на куклу.

— Оль! — воскликнул я. — Какая кукла! Я тебя люблю. Я…

— Женись.

Я осекся.

— Вот видишь, — улыбнулась Ольга. — Не хочешь.

— Оль.

— Ладно, езжай. Правда, поздно. Ребенок один там. Позвони вечером.

Когда я вернулся домой, Машка встретила меня рыданьями. «Да что ж такое? — подумал я. — Второй день плачем и плачем».

— Что случилось? — спросил я, обнимая подбежавшую ко мне девочку.

— У меня украли айфон.

— Ну, — удовлетворенно протянул я, — а чего плакать? А же говорил, купим новый. Ты информацию на комп скидывала?

— Они… сказали… что… украла я… аа-а-а, — сквозь плачь с трудом разобрал я.

— Че за бред? Сама у себя, что ли?

— Тебя… в школу… вызывают… у-уу.

Я обнял девочку покрепче и, целуя мокрую щеку, сказал:

— Давай перестанем плакать, успокоимся и расскажем все толком. Потому что все айфоны мира не стоят одной-единственной слезинки моего ребенка.

Маша вдруг перестала плакать и удивленно спросила:

— Все?

— Ну, по крайней мере, два. Тот, который сперли, и тот, который надо купить, — сказал я, доставая носовой платок.

— Три-и-и, — снова зарыдала Маша.

Я засмеялся:

— А откуда третий?

— От Белявской… у-у.

— А кто такая Белявская?

— Ирка… а-а.

— Хорошо, и что про нее?

— Ду-ра-а…

— Не сомневаюсь. Третий айфон причем?

— Ее-о-о…

— Так, Маш! Посмотри на меня. Перестань рыдать!

Маша подняла голову, я начал платком вытирать слезы.

— Все фигня. Успокойся, пожалуйста. Все проблемы с айфонами мы решим. Пошли на кухню попьем водички. И ты мне все расскажешь. Ты же знаешь, я тебя не наказываю. Чего плакать-то? Вон Ольге руку сломала, туфли испортила, и то прокатило.

Зря я это сказал. Рыдания возобновились с удвоенной силой.

— Бли-и-н! — прошипел я, вскакивая и хватаясь руками за голову. — Машка! Стоп! — заорал я и упал перед нею на четвереньки. — Залезай!

— Куда-а-а?

— Мне на спину.

— Зачем?

Плач стал меньше.

— Сейчас узнаешь. Конетерапию делать будем.

— Это как?

— Скакать будем. Залезай, залезай, не бойся.

Маша, перестав плакать, забралась на меня верхом.

— Держись крепче, — сказал я. И мы галопом дали два круга по квартире. Машка визжала. На кухне я встал на дыбы, поймал падающую девочку. Налил воды из фильтра и протянул ей стакан.

— Попей, пожалуйста.

Маша попила, икнула, снова попила. Я сел за стол, посадил ее на колени, вытер не успевшие высохнуть слезы, и сказал:

— Ну, что за фигня с этими айфонами. Рассказывай.

Оказалось, что во время урока физкультуры, когда все вещи оставались в классе, у Маши пропал айфон. На перемене она полезла по портфелям искать, кто взял. Ее за этим занятием и засекли. А так как у Иры Белявской тоже в этот же день пропал айфон (в классе было только два айфона), то обвинили в этом Машку.

И поэтому меня на завтра вызывают в школу. Разбираться.

— Фигня, — махнул рукой я, — если бы у тебя нашли чужой айфон, а так у тебя украли, у девочки этой украли. Ты ни при чем. Разберемся.

— Я им это же и сказала, они не верят, говорят: «воровка».

— Плюнь, Маш. Я схожу в школу, и все будет нормально.

В школе царил театр абсурда. Машку действительно обвинили в том, что она сперла телефон. Требовали, чтобы вернула, или чтобы я компенсировал потерю. Маразм!

А вот в то, что пропал и ее собственный, нам не особо поверили.

Машка, боясь, что украдут, никому свой айфон не показывала и доставала только где-нибудь в укромном уголке. Никто и не знал, что у нее он был. Конспиратор, блин. Однако незадача, сперли все равно.

В общем, была война, но мне удалось отбиться от обвинений этой учительско-родительской своры, и поле боя мы покинули с высоко поднятыми головами.

Сразу же из школы пошли и купили новый. Тут уж было дело принципа.

Вечером позвонила тетка из опеки и сказала, что хочет нас навестить. Мы договорились на завтра, на время, когда Маша вернется из школы. Я объяснил, как добраться, мог бы, конечно, предложить встретить у метро, но мне было лень.